Рецензия на фильм Крампус от Евгения Сопко

Однажды в постсоветские годы в одной из российских газет появилась странная заметка: где-то в провинции под Новый год народ включил телевизоры, а с экрана сквозь мутные полосы проступил лик диавола. Была ли это чья-то злая шутка или истинное проникновение нечистой силы, торжествующей над людской беспечностью – празднованием в пост, до настоящего Праздника? В эти же годы по постсоветским городам гастролировало немало западных проповедников, желавших напомнить о Боге гражданам уже безрелигиозной страны. Наверное, и сейчас во всём христианском мире думают, что Бога никогда не теряли, ведь, в частности, каждое Рождество, как положено, семьи собираются вместе, и все пытаются искренне любить друг друга. Наверное, и сейчас мы думаем, что Бога обрели, ведь нам, в частности, так понравились эти родные и неродные символы вернувшегося праздника, а ещё один набор подарков в зимнюю коллекцию и ещё один повод выпить не помешает. Как не помешал бы и ещё один милый и пустоватый фильм, который приятно посмотреть, усевшись у телевизора или в кинозале с попкорном в руках. Со всем набором знакомых типажей и знакомых штампов. И даже не страшно, если в этом фильме будет немного мерзостей и страха. Главное, все всё наконец поймут, осознают и избавятся от ненависти, пронизывающей всю нынешнюю жизнь с её суетой, разрывом родственных связей, торжеством низменных желаний. Но фильм Майкла Догерти, знающего толк в щедрой, густой и убийственной мистике, выгодно отличается от своих собратьев по «главному герою», назови им Рождество или чудовище Крампус. Успешно имитируя кино для семейного просмотра, эта лента даже не скатывается в классический «ужастик», хотя и здесь, кажется, все необходимости собраны. Создаётся впечатление сюрреалистичной фотографии, где два кадра наслоились друг на друга, а над получившейся странной картинкой нависает адский фотограф. Семейная комедия всем своим слоем бродит по жуткому миру добротного ужастика, миру, в котором всё рушится, всё катится в ад, и никому нет пощады. И уже становится непонятным, есть ли этот мир, или он, отрёкшийся от Того, Кто родился в празднуемые дни, продавшийся на распродаже, существует только как игрушка, как заводная игрушка козлорогого существа. Фильм-обманка: он может казаться примитивным, он может даже развлекать отрицательно, но заложено в картину немало. И начать можно с того, что фильм закольцован самым ужасным, тем, что страшнее даже физических потерь, разрушения и смерти. Фильм неожиданно наглядно показывает, что мы уже живём в аду. Ибо это на самом деле уже преддверие ада, эта рождественская распродажа и эти безобразные сценки на ней, где все падают в прямом и переносном смысле. И – ибо концовка фильма есть окончательный приговор этому миру, включающему в себя все наши маленькие мирки. Как бы мы себя ни обманывали. Фильм не даёт зрителю себя обманывать, он обнажает сущность зла, того зла, с которым сейчас любят заигрывать. Злой антипод святого Николая, когда-то положившего подаренное ему золото в ветхие носки бедных бесприданниц, мерзкий рогач, которого не остановит «слезинка ребенка». Набор нечисти, в костюмы которой любят рядиться на Хэллоуин и которая вдруг оборачивается беспримесным, несмешным злом. Все эти ожившие куклы фильмов ужасов, тысяча коих. И все – бескомпромиссны, неумолимы, недоубиваемы, и невольный смех от комизма иных ситуаций, смех, естественный в жизни, куда бы она ни катилась, становится особенно жестоким. Кажется, в этом фильме ожили как вековые желания людей, чья природа полна зла – желания отомстить, «всем показать», так и подсознательный человеческий пессимизм, выражающийся в отрицании счастливых концовок всяких сказок и желании кощунственно разрушать идиллические ситуации. Ядро фильма, по сути, – это наказание (подсознательное самонаказание) падших ангелов (Энджел – Энгель, фамилия семьи, чьи корни немецкие); Corruptio optimi pessima. Бабушка, возвышающаяся над семейным ансамблем, как некая Кассандра, жертва и провокатор ненависти, порождённой войной и послевоенным голодом (она одна в мультике-воспоминании будто живая среди теней, похожих на мистических героев мультика поттеровских «Даров Смерти»), бабушка, ещё связанная хотя бы нитью родного языка с тою страной, откуда пошли милые рождественские традиции, этот венок на стену, эта благоухающая ель. Её внук, падший, как и она, но уже жертвой другой ненависти – порождённой не голодом, а объедением. Они, стар и млад, и есть непосредственные виновники катастрофы, ибо отчаяние – самый страшный грех, а не те милые, невинные, мелкие грешки всей прочей разнокалиберной родни; именно отчаяние провоцирует конец света в отдельно взятом поселении, конец света в прямом и переносном смысле. Возможно, это фильм о великой ответственности за свои слова, и всё, что творится в фильме, аллегория той разрушительной силы, которая, может, не так заметно, но на духовном уровне, впускает демонов внутрь души и убивает, и раскаяние порой становится уже бесполезным. Так или иначе, фильм Догерти, не будучи жестоко натуралистичным, пытает духовно и душевно. И остаётся только радоваться, как в детстве, что это – всего лишь кино. Остается верить в то, что у нас ещё есть возможность проснуться в прямом и переносном смысле.