Рецензия на фильм Иррациональный человек от Дарья

Вуди Аллену восемьдесят лет, и его уже ничто не удивляет. По привычке он встаёт с утра, надевает растянутые на коленях брюки и пишет очередной сценарий об «эстете-интеллектуале», «юной деве» и «загадочном событии». Как человек, каждый день жарящий себе яичницу с беконом, но потерявший к ней всякий вкус; как старик, чьи эмоции выцвели до чёрно-белых фотографий; как циник, лопнувший от насмешек над самим собой. Вымышленный мир в сорок восьмом фильме режиссёра – нелепый, сгенерированный компьютером анекдот. Профессор философии, получив работу в некоем колледже, тут же становится предметом сплетен, пересудов и воздыханий. Будучи рыцарем печального образа, он рассуждает о бренности бытия, а в свободное от пустых измышлений время вздыхает о вьющихся вокруг него прекрасных дамах, коих он – вследствие эмоциональной и физической импотенции – даже осчастливить как следует не может. Сопереживать ему не получается с самого начала: тон, с которым режиссёр рассказывает об «экзистенциальном кризисе», насмешлив и уныл одновременно. Хоакин Феникс лениво передвигается в кадре, одёргивает на торчащем животе мятую футболку и машинально цитирует Канта. Всерьёз профессора Эйба Лукаса воспринимают только истосковавшиеся по «романтике» женщины: заскучавшая в браке преподавательница химии и легко увлекающаяся студентка. При этом, поведение каждого из участников этого «любовного треугольника» настолько предсказуемо, что Вуди Аллен не видит смысла лезть им в души и вытаскивать оттуда настоящие человеческие переживания. Все эти местечковые истории ему порядком надоели – кажется, ни смеяться, ни плакать над ними у него больше нет сил. И потому развлекает он себя, как может: берёт сюжетец у Агаты Кристи и опутывает липкой детективной паутиной своих недострадальцев. Помещает их в нелепые ситуации, заставляет совершать очевидные телодвижения, вкладывает в уста бездушную банальщину. Ни о каких высоких материях здесь можно и не задумываться: Аллен подаёт тему преступления и наказания с таким же усталым смешком, что и адюльтер. Достоевский для него – растиражированная шутка, без особых уговоров ложащаяся под любой сценарий. Любое, даже самое, казалось бы, трагическое развитие событий режиссёр сопровождает игривыми джазовыми переливами на заднем плане. Так и ожидаешь, что сейчас Хоакин Феникс начнёт, словно Чарли Чаплин, жевать собственный ботинок и обливаться крокодиловыми слезами. Только всё это будет никому не интересно и не смешно, ведь старик, в очередной раз заводящий карусель, уже давно ослеп от её ярких огней, уже давно не различает её тоскливый стон среди шума чужих праздников. Иррациональные люди во вселенной великого лирического сатира растеряли всё человеческое. Их жизнь – теперь мышиная возня, абсурдный фарс, вызывающий зевоту и брезгливость.