Рецензия на фильм Франкофония от Евгения Сопко

Люди и страны часто воюют друг с другом, но побеждает всегда искусство. Это, пожалуй, и есть синопсис фильма Александра Сокурова «Франкофония». В самом деле, о каких событиях, завязках и развязках может идти речь? История взаимоотношений Жака Жожара и графа Франца Вольф-Меттерниха, двух врагов, сообщников, приятелей, в конце концов, - нарочито показана снятой, сыгранной. И при этом прямые обращения к ним автора смывают эту сыгранность, стирая, просто переступая границы сегодняшнего и вчерашнего, настоящего и придуманного. Кадры с якобы-Жожаром и якобы-Меттернихом – тоже отчасти и вдруг предметы, артефакты, скажем, живые открытки, на обороте которых стоит «2015». Вместе с другими, реальными, датированными и нет. Утверждение, что город есть, пока есть в нём музей, кажется спорным, запальчивым, но на самом деле, стоит упорядочить все, словно из походной сумки высыпанные детали фильма, это утверждение оказывается доказанным. Фильм-коллаж, фильм-нелогичность на самом деле прекрасно продуман и выстроен, в нём играет буквально всё: заставки, титры, молчание, речь, музыка, язык, ширина кадра, намеренность смены игрового документальным. Кажется, смешано всё, но на самом деле всё – отобрано. Перед нами – процесс и результат сбора доказательств. Доказательств того, что искусство никогда не бывает необходимым, но становится таковым. Пережив свои города и эпохи, именно предметы искусства выживают; вещи, умирая как вещи, выживают как произведения. Жестокий и бессердечный океан, противореча автору, клянущему его, становится дорогой не только между странами, но и между эпохами. Комплекс по имени Лувр, создаваемый для борьбы, войны и тщеславия, вырастает для благоговейного молчания музейного собрания, однажды покорившего противника бескровно. Нехитрый вывод, но реальный факт, удивляющий своей бесконечно открываемой простотой. Этот фильм по жанру – удивление, а по своей технике, пожалуй, сновидение. То, что это – лекция, не должно смущать: мы, слушатели, находимся внутри сна автора, и внемлем. От сновидения в нём – появление некогда увиденного или услышанного и тут же его ускользание. Игра дверей между мирами и временами. Игра точек зрения, в переносном смысле – и самом прямом, перемещением камеры/глаза. Смешение несмешиваемого, вроде страха перед властью, олицетворённой в гигантских скульптурах древности – озвученного под нежные звуки «Старинной французской песенки» Чайковского; впрочем, разве не жизнь смешала раму окон великой сокровищницы и вписанную в них картину пролетающего мимо самолёта со свастикой? Явление призраков музея – Наполеона, преисполненного гордости, и Марианны, твердящей своё «liberté, égalité, fraternité» с ажитацией не то свихнувшейся старой блудницы, не то Кассандры. Горький парадокс: богатства Лувра, по напоминанию коронованного призрака, добыто в военных походах. Побеждая, Франция была побеждена искусством; проиграв, Франция искусством покорила. А может, и впрямь войны ведутся ради искусства, и всё, в конечном счёте, ради вечного, а не временного? Но горек нечаянный символ: крылатая Ника, обитая деревом, ждущая упрятывания в темноту подвалов. Странная ассоциация вдруг при просмотре возникает с фильмом Терренса Малика «Древо жизни», где режиссёр снимает, кажется, покров за покровом с тайны человеческой любви, доходя до первооснов, до создания Богом Своего творения. Здесь то же самое: всё, что делается в фильме, есть лишь тонкое снятие покровов до приближения, прикосновения, как к обнажённому проводу, к Божественной тайне. То самое обнаружение души, с которого, по автору, началось удивление перед телом и незнание, что с ним делать, и попытки запечатлеть тело, чтобы уловить душу. Всё заставляет вспоминать один из признаков подобия человека Богу: творческая сила, способность творить, создавать. Искусство потому и переживает всё созданное на потребу, потому и заставляет врагов, не дыша, ходить по залам музеев. Все живы у Бога, и благодаря творчеству живы все творцы; оттого голос тонущего корабля в скайпе так же реален, как голоса с тонущего плота Жерико, оттого девятитысячелетний скульптор может поговорить о своей работе с Пьером Леско, сотворцом Лувра. Оттого и Толстой с Чеховым не умерли, но спят, и спят – чутко, медиумы или нет. Франкофония. Союз всех, кто говорит на французском языке. Союз французов со своими предками на портретах – со своими императорами, воинами, защитниками и предателями, с теми чужаками, кто понимает и чувствует эти звуки. Фильм – матрёшка диалогов; наружный – разговор автора со зрителем, а внутри – диалоги тех, кого автор столкнул опять же для подтверждения своих тезисов; диалоги или их попытки. Предков с полотен с потомками в кадре; жизни со смертью. И – диалог автора с невидимым. Риторические или не очень, спорные или бесспорные вопросы – тому, кто случайно внемлет. В конце концов, слово названия приобретает формальное, этимологическое значение: звук Франции, её звучание. Имеющий уши да услышит.