Рецензия на фильм Молчание от Анна Кравченко

Кино больших идей сегодня не частый гость в массовом прокате. С тем большим интересом ожидалась премьера нового фильма Мартина Скорсезе «Молчание». Евангельские аллюзии дают широкие возможности для серьезного художника высказать свою точку зрения по ключевым вопросам бытия, обозначить философские основы своей работы. Скорсезе в этом году исполняется 75 лет, в таком возрасте можно позаботиться и о творческом завещании. Начало XVII века, Япония. Сёгун Токугава Иэясу после подавления Симабарского восстания подтверждает указы Тоётоми Хидэёси о запрете христианства и переходит к политике сакоку. Въезд в страну иностранцев запрещен, для торговли с голландскими купцами открыт только порт Нагасаки. Любой японец, покинувший страну, после возвращения на родину должен быть казнен. А примерно за сто лет до этих событий португальские иезуиты, начиная с Франциска Ксаверия, занимались активной миссионерской деятельностью в Стране восходящего солнца. На юге страны (особенно на острове Кюсю) целые области были почти полностью христианизированы. Поэтому для искоренения вредоносной с точки зрения японских властей религии потребовались массовые репрессии. Иезуит отец Феррейра (Лиам Нисон) нелегально пробирается на острова, окормляя паству, оставшуюся без священников и лишенную возможности приобщения Святых Христовых таинств. Он попадает в руки японского инквизитора Иноуэ (Иссэй Огата). Сломленный физическими и нравственными пытками отец Феррейра отрекается от христианской веры, берет японское имя, обращается в буддизм, заводит японскую жену. Слухи об этом акте вероотступничества доходят до иезуитской миссии в Макао (Китай). Туда из Португалии как раз прибыли ученики Феррейры молодые отец Гарупе (Адам Драйвер) и отец Родригес (Эндрю Гарфилд). Они не верят в отступничество учителя, поэтому хотят узнать о судьбе отца Феррейры из первых рук. Родригес и Гарупе тоже тайком перебираются в Японию и занимаются там нелегальной деятельностью в сохранившихся христианских общинах. В конечном итоге молодые миссионеры все-таки попадают в руки Иноуэ. Им предстоит сделать трагический выбор: отречься от истинной веры или отправить на мученическую смерть японских христиан. Как и всякое настоящее произведение искусства, новый фильм Скорсезе не поддается однозначному прочтению, его нельзя свести к одномерному толкованию, к одной прозрачной метафоре. Нравственные ориентиры, которые режиссер постоянно предъявляет зрителю, настолько противоречивы, что разобраться в них очень непросто. Основной вопрос, который задает себе главный герой картины отец Родригес, лежит в основе целого направления богословия – теодицеи (оправдания бога). Почему всемогущий и всеблагой вершитель судеб мирских терпит зло, мучительство, смерть невинных людей? Скорсезе на протяжении всего фильма кропотливо подводит зрителя к непростому ответу, в истинности которого, впрочем, усомниться позволено каждому. Вольно или невольно, но Скорсезе вступает в творческое соревнование (перекличку?) со своими литературными и кинематографическими предшественниками. Сравнения со «Страстями Христовыми» Мэла Гибсона просто напрашиваются. Отец Феррейра, отец Гарупе и отец Родригес – каждый по-своему проходят крестный путь, терпят крестные муки, каждому уготована своя посмертная судьба. В лице инквизитора Иноуэ они получили Каиафу и Понтия Пилата в одном лице. Японский Иуда Китидзиро (Ёскэ Кубодзука) продает учителя уже не за 30 сребреников, а за 300 серебряных монет (инфляция?). Когда отец Родригес отрекается от истинной веры, попирая стопой лик Христа, раздается крик петуха («не успеет пропеть петух, как ты трижды отречешься от меня»). А после этого японские дети кричат падшему священнику Родригесу: отступник Павел! В евангелии отрекается Петр, а в фильме Павел. Это не оговорка. Ведь именно апостол Павел разработал основные догматы христианства, именно его стараниями общины ранних христиан создавались по всей Римской империи. А отступничество японского «Павла» стало концом христианства в Японии. Но если фильм Гибсона переполнен бурлящими эмоциями, страдания Христа там показаны настолько телесно, что некоторые кадры напоминают съемки на скотобойне, то Скорсезе пытается визуальными средствами передать нравственные муки, именно на них акцентирует внимание зрителя. У Гибсона – пластическая операция по превращению человека в бога, а у Скорсезе – мучительная нравственная трансформация истово верующего христианина в буддиста (практически атеиста). Сцена похорон отца Родригеса у Скорсезе выполнена в том же цветовом решении, что и сцена воскрешения Христа у Гибсона. «Страсти Христовы» – это холст и масло, «Молчание» – акварель на тонкой рисовой бумаге. Более скрытна аллюзия на классический рассказ Борхеса «Три версии предательства Иуды». Именно там показана парадоксальная жертвенность в форме отречения, вероотступничества и даже предательства. Кто настоящий мученик: погибший отец Гарупе, дожившие до старости отцы Феррейра и Родригес? А, может быть, настоящий терновый венец вынужден носить Иуда-Китидзиро, жалкий, презренный, ничтожный, не смеющий считать себя равным Создателю? Снова Скорсезе не дает прямого ответа. Актерские работы в фильме полностью соответствуют масштабу решаемых Скорсезе творческих задач. Я просто ошарашена мастерством японских исполнителей. Суровая мимика невозмутимых самураев, к которой мы привыкли еще со времен раннего Куросавы, вдруг взрывается здесь таким фонтаном эмоций, что просто оторопь берет. Работа Иссэя Огаты запомнится зрителям надолго. Инквизитор в его исполнении показал европейцам, кто настоящий иезуит. Такая убежденность в своей правоте, такое кропотливое отношение к своей карательской работе во имя государственных интересов! Он мог бы сыграть начальника гитлеровского концлагеря (из тех, что наслаждались Генделем в исполнении хора детей-узников). Жалко, японец совсем не похож на арийца. Оператор сработал не только виртуозно, но и весьма деликатно. Наверное, можно было найти гораздо больше роскошных горных пейзажей, чем мы видим в картине. Японские интерьеры тоже дают пищу для визуального пиршества. Волны морского прибоя могли стать еще более похожими на картины Хокусая. Именитому мексиканскому кинооператору это под силу, однако в «Молчании» Родриго Прието придерживается политики разумного минимализма. Основная нагрузка в реализации режиссерских замыслов, безусловно, ложится на актеров. Отсюда изобилие крупных планов, внимание к мимическим деталям, динамические групповые портреты. Все-таки, цифровые камеры не дают такого магического эффекта, как использование 35-мм пленки, а фильм снят как раз по такой, почти уже ретро-технологии. Многие знаменитые режиссеры старшего поколения жалуются, что цифровая картинка получается плоской, чрезмерно контрастной, в кадрах нет глубины, напутано с балансом белого. Объяснять столь тонкие нюансы обычному зрителю – дело неблагодарное, а профессиональные фотографы, полиграфисты, цветокорректоры поймут, о чем речь. Саундтрек в «Молчании» – фантастика! Работа композитора и звукооператора просто на грани гениальности. Тихие звуки струнных (сямисэн?) и ударных (знаменитые японские барабаны), стрекот насекомых, шуршание волн, шелест травы – все вполголоса, все на пороге слышимости. И вдруг – нас оглушает полная, абсолютная тишина. И в ней звучит голос. Закадровый текст, читающий фрагменты из писем отца Родригеса, мы слышим на протяжении всей картины, но ЭТО уже совсем другой Голос. Вопрос – молчание – потом ответ. Что это такое? Правильно, хлопок одной ладони. Беззвучный звук. Решение знаменитого дзенского коана. Священник вопрошает христианского бога, а ему (молчанием, то есть однорукими аплодисментами) отвечает Будда Амида! Поэтому и провалилась христианизация Страны восходящего солнца. К приходу европейцев свято место там пусто уже не было.