Рецензия на фильм Гений от Анна Кравченко

Встретить сегодня человека, который читал произведения американского писателя Томаса Вулфа, сложно почти так же, как увидеть живого махайрода или индрикотерия. Все эти существа давно вымерли. Но до той поры, как окончательно превратиться в блондинку, я была послушной девочкой и читала все, что рекомендовала мне моя мама. Так что большую пятерку американской классики ХХ века мне прочитать пришлось: Уильям Фолкнер, Эрнест Хемингуэй, Френсис Скотт Фитцджеральд, Джон Стейнбек и Томас Вулф (не путать с Томом Вулфом, тот еще жив и пишет до сих пор). Тем, кому больше повезло с родителями, могу сообщить свои впечатления о творчестве Вулфа (не Тома): оказывается, на свете были писатели, еще более многословные, чем Лев Толстой и почти такие же пафосные, как Федор Достоевский. Так что добровольно перечитывать «Взгляни на дом свой, ангел» или «Домой возврата нет» я точно не стану. И вам не советую. А вот посмотреть фильм «Гений» Майкла Грандаджа очень даже можно. Многословность Вулфа вошла в легенду. Он исписывал просто тонно-километры макулатуры. Чисто физически не мог остановиться, пока не накропает семь-восемь толстенных манускриптов. Спас от справедливого забвения этого мега-графомана один замечательный человек, Максвелл Перкинс, издатель и редактор, давший путевку в жизнь таким авторам, как Фитцджеральд, Хемингуэй и Колдуэлл (еще один диплодок американской литературы). Именно Перкинс заставил Вулфа сократить свои литературные мегатонны до удобочитаемых размеров. Далось ему это нелегко, Вулф ревниво отстаивал право автора на бесконтрольное словоизвержение, бился с редактором отчаянно, но итогом компромисса между двумя упрямцами стали бестселлеры, расходившиеся в англоязычном мире огромными тиражами. Вот, собственно, о чем фильм. Бесконечные темпераментные монологи Вулфа, емкие, лаконичные замечания Перкинса. История настоящей мужской дружбы, в жертву которой были принесены семейные отношения Перкинса и любовная идиллия Вулфа. В качестве эпизодических персонажей на экране появляются Фитцджеральд и Хемингуэй (первый с сумасшедшей алкоголичкой женой, второй с очень большой рыбой). Эгоцентрик Вулф становится знаменитым, ссорится со своим ангелом-хранителем, однако на самом гребне успеха его подстерегает смерть. Он пишет трогательное письмо другу, который снимает шляпу, красовавшуюся на его голове весь фильм (Томас Вулф наоборот – ходит простоволосым, и это в эпоху повсеместного и обязательного ношения мужчинами шляп). Незамысловатый сюжет, традиционный биографический фильм, где нам в очередной раз сообщают банальную истину: гении в обычной жизни – существа довольно неприятные, вздорные, взбалмошные, мерзопакостные. Но мы им все обязаны прощать во имя их гениальных произведений (изобретений, открытий, мечтаний, писаний). Несмотря на простенькую фабулу, фильм удался. Прекрасная актерская работа. Никакого пережима, энергично, со вкусом, иногда даже по-театральному (в хорошем смысле этого слова, сразу понятно, откуда Грандадж пришел в кино). Тем, кому покажется, что Томас Вулф получился какой-то слишком экзальтированный, неправдоподобно пафосный, я посоветую прочитать пару страниц из его многопудовых романов. Скорее всего, он именно таким и был. Джуд Лоу (Томас Вулф) о Колин Ферт (Макс Перкинс) старательно работают номера «интраверт-экстраверт», «джентльмен-деревенщина», «романтик-прагматик», «взрослый дядя – шальной подросток». Вроде бы все очевидно, однако актерские этюды исполнены с таким блеском, что хочется снять шляпу (в том числе и с Перкинса). Николь Кидман (миссис Бернстайн) тоже не подкачала: истеричная дамочка, влюбленная в гениального шалопая, готовая шантажировать ускользающего из ее объятий любовника угрозой самоубийства, получилась у нее достаточно убедительно. А еще пару шляп можно снять перед оператором Беном Дэвисом, как минимум половина успеха фильма – на его совести. Какое-то запредельное эстетское пижонство! Любой кадр выстраивается с соблюдением канонов «камерного» искусства. А как он работает с цветом. Цветокоррекция высочайшего уровня (отдельный респект монтажеру). Вечно сырой и мокрый Нью-Йорк эпохи великой депрессии снят практически в монохромном варианте. Однако эта серость периодически разрывается цветными пятнами. Идет толпа унылых людей, дождь, все ежатся под зонтиками. Вдруг в углу кадра человек в ярко-красном пальто или в пронзительно зеленом пиджаке. Или в унылых лужах отражается изумительно желтая дверца таксомотора. И тут же Томас Вулф: размахивает руками, сообщает что-то интересное своему другу Перкинсу. Значит, не все так плохо, жизнь не столь ужасна, как это может показаться, ад серых будней усмирен проблесками лучами из царства бескорыстной дружбы, настоящего высокого творчества. На редкость удачным получился финал. Меня дико раздражает чрезмерный пафос, я не люблю, когда из меня слезу коленом вышибают. Но слезы Перксина, читающего прощальное письмо своего непутевого гениального друга нашли отклик даже в моей слегка очерствевшей душе. Блондинки тоже плачут.