Рецензия на фильм Веревка от Евгения Сопко

Фильм Хичкока «Веревка» был значимым, переломным в его творчестве, своего рода экспериментом. Пока идут титры, можно долго, терпеливо любоваться полупустой улицей, улицей многоцветной, - ведь это первый цветной фильм режиссера. Дождавшись часа, камера, как летучая змея, проскальзывает в одно из окон одного из домов, и с этого момента, споткнувшись на отчаянном крике, постояв над внезапной опустошённостью сделавших своё иудино дело, дальше уже плавно, словно по верёвке скользя, ходит из комнаты в комнату, от лица к лицу. Режиссёр мечтал снять таким образом, не прерывая процесса, весь фильм, но технически это оказалось невозможным, и монтажные стыки были неизбежными. Тем не менее, начиная движением камеры, продолжая развитием (развиванием) верёвки событий (кончик которой, сколь та ни вейся, ударит завивших её), фильм многажды оправдывает своё название. Проклятая верёвка в самом вещественном своём виде обречена попадаться на глаза зрителя не один раз. Мастер саспенса сделал практически киноспектакль, который одних разочаровал полным отсутствием привычного напряжения нервов, других, напротив, заставил переживать на всём протяжении ленты, и переживание это получилось странным. Ибо убийцы известны с первого же кадра, а сочувствовать им совершенно не хочется. Возомнив себя сверхлюдьми, два друга просто убирают, как фигуру с доски, своего однокурсника, безобидного, любимого близкими, и устраивают циничную вечеринку на его импровизированном гробу, пригласив родственников покойного, друга, невесту и… человека, которого считают идейным вдохновителем, надеются покорить поступком и взять в союзники. Тут они и просчитываются, обнаруживая не только низость, но и самонадеянную глупость того, кто руководил созданием дьявольской инсталляции и жестоким спектаклем. С приглашённым потенциальным союзником, Иваном Карамазовым и Порфирием Петровичем этой истории, и будет связано трагическое и волнительное напряжение в фильме. Обладающий благородным лицом и выправкой Джеймса Стюарта, Руперт, преподаватель двоих соучастников, моментально привносит с собой ощущение непокоя; его обострённая тревога, его чутьё страшного, острота его зрения и слуха магическим образом оковывает зрителя. Идеолог, сеятель идеи о красоте убийства, заставляющей вспомнить труд Де Куинси, выводит на чистую воду практически всех, в том числе неожиданно для себя самого себя, одних тревожа и задевая, других покоряя стоящим на глубоко спрятанной внутренней праведности обаянием. Реплики Руперта-Стюарта, как скальпель, наносят молниеносные удары, заставляя преступников каждого по-своему терять самообладание. Фарли Грейнджер и Джон Долл великолепны в изображении преступной пары: капризного, как женщина, пианиста с лёгким душком маньяка внутри, не кающегося, как может казаться, лишь мучающегося неестественностью поступка; и циничного, самонадеянного лидера, не сумевшего отыграть взятой на себя роли. При содействии буквально каждого персонажа, даже бросающего вроде бы несущественные реплики, разматывается до конца адская верёвка события: заботливая хлопотливость домработницы мисс Уилсон, искренняя простота гротескно великолепной тётушки убитого, неподдельная доброта его отца-учёного, чистота намерений его невесты и друга в совокупности создают атмосферу горя и непоправимости, чувства греха в самом очищенном, библейском смысле: воздаяние кажется неотвратимым, как катящийся навстречу громадный снежный ком. Сравнение с романом Достоевского о желавшем задавить тварь дрожащую в себе не просто лежит на поверхности, оно прямо декларируется. Увы, картина лишь показывает различие между (анти)героями разных времён. Речь о физической нищете, страшных мыслях о судьбе близких людей, мрачной атмосфере бытия, сопровождавших преступление Раскольникова, не идёт, как не идёт речь об искуплении в виде последующих благодеяний человечеству. Преступники – студенты престижного учебного заведения, благополучны и не обделены любовью. Увы, они до неприличия мелки. Их работа скорее напоминает игру со смертью, рулетку, в которой смерть не имеет выбора. Сильнее всего обличается в фильме обличитель: главное зло совершает, по сути, хороший человек, игравший со злом в невещественные, виртуальные игры. Самым страшным оружием провозглашается слово. Недаром в фильме поминается недобро не Гитлер, но Ницше. Исполнители убирают с дороги не того, кто в чём-то виноват или кому-то мешает. Они убивают исключительно ради ощущений, которые сродни возникающим при употреблении наркотических веществ; они убивают оттого, что право на убийство их вдохновитель отдал «элите», к которой так заманчиво себя причислить, будучи хорошим музыкантом или молодым учёным, подающим надежды. Впрямь ли были два реальных прототипа антигероев этой истории, друзья или любовники, приверженцами гордой и человеконенавистнической теории, воспринимавшейся особенно болезненно в первые годы после краха фашизма? Была ли это трагическая глупость? Как бы то ни было, идея, кажущаяся кому-то очевидно отталкивающей, неприемлемой и даже набившей оскомину своей жестокой пошлостью, жива до сих пор. Ибо человек слаб, и многим в жизни приходило постыдное желание любым образом убрать с дороги неугодного, неудобного, конкурирующего или каким-то иным образом заедающего жизнь человека; всегда будут и те, кому нравится чувствовать себя выше остальных или, по крайней мере, хочется таким образом себя обманывать. Больше того – Хичкок не раз позволял себе иронизировать по поводу людских пристрастий. «Убийства, в которые я влюблён», - так назывался сборник маленьких детективов американских писателей, составленный Хичкоком; кажется, зритель и читатель, возмущаясь убийством в жизни, раз за разом наслаждается им на экране или страницах любимых книг. Вряд ли режиссёр всерьёз собирался морализаторствовать по этому поводу, и всё же картина «Верёвка» - вещь насколько простая, как верёвка, настолько и неоднозначная. В какой-то степени все мы – соучастники виртуальных убийств. И забывать об этом, смотря очередной детектив, никогда не стоит, какой бы нелепой эта мысль ни казалась.