Рецензия на фильм Убийство священного оленя от Евгений Нефёдов

Колин Фаррелл всё-таки не отказался от нового сотрудничества с режиссёром, у которого ранее с успехом (если под словом «успех» подразумевать прежде всего художественный резонанс, а не полученную прибыль) отметился в «чёрной комедии» «Лобстер» /2015/. И это при том, что ознакомление со сценарием, написанным Йоргосом Лантимосом на пару с Эфтимисом Филиппу (между прочим, известным и в качестве драматурга), приятных чувств у него, мягко выражаясь, не вызвало… Мало того, судьбе было угодно распорядиться так, чтобы партнёршей «звезды» стала Николь Кидман, а ведь с момента окончания совместной работы над «Роковым искушением» /2017/ минуло всего несколько недель! Как ни забавно, оба фильма, знакомящие нас с весьма неприглядными сторонами человеческой натуры, попали в основную программу престижного Каннского международного кинофестиваля, где не остались без наград. И Колину, не забывающему о своём ирландском происхождении, наверняка было приятно оказаться среди претендентов на премию Европейской киноакадемии. Игра, безусловно, стоила свеч, невзирая на то, что в кинопрокате «Убийство священного оленя» идёт достаточно тяжело (1). В обозначенном обстоятельстве (отсутствии повышенного интереса со стороны массовой публики) ничего удивительного нет. Случайного зрителя грозит сбить с толку туманная (принципиально непрояснённая) жанровая принадлежность ленты, чаще выдаваемой за хоррор, хотя с канонами кинематографа ужасов имеет, строго говоря, немного общего. Это и не триллер, и даже не привычная психологическая драма, пусть именно переживания членов семейства Мёрфи, особенно главы фамилии, находятся в центре внимания. Лантимос и Филиппу сознательно обходят молчанием стержневой аспект, не то что не утруждая себя толкованием происходящего, но избегая всяческих намёков. Так почему у Боба, а следом и у Ким парализовало ноги? Мартин честно предупреждает Стивена, с чем тому предстоит столкнуться, и позже заявляет совершенно обескураженной Анне, что «это единственное мало-мальски справедливое (в оригинале – «close to justice»), что я сумел придумать». Но как подросток добился желаемого? Он – колдун, чернокнижник, тайный сатанист? Практикует ритуалы вуду? Обладает чрезвычайно сильными телепатическими способностями? Сделал мощное (спровоцировавшее психосоматическое расстройство) внушение? Или незаметно подсыпал в пищу либо напиток яд, не выявленный врачами в ходе обследований?.. Как нетрудно догадаться, авторы намеренно (злонамеренно?) не дают на подобные вопросы ответов. Поневоле тут затоскуешь по старым добрым жанровым образчикам, где всегда было очевидно, кто является монстром – и каким способом жертва может одержать верх. Отметим уж мимоходом остроумную, типично постмодернистскую цитату: образ матери Мартина, пристающей (впрочем, безрезультатно) к приглашённому сыном в гости доктору, воплотила Алисия Сильверстоун, на заре карьеры, в «Увлечении без взаимности» /1993/, представшая в обличии юной Джессики, домогающейся взрослого мужчины. А между тем ключ к пониманию поведанной истории лежит на поверхности – и на протяжении повествования авторы подбрасывают нам дополнительные подсказки, будь то фотография над кроватью Боба или соответствующие изображения на стене в кафе. Последние сомнения должны рассеяться, когда директор школы хвалит Ким в разговоре с её родителем за отличное сочинение по «Ифигении в Авлиде»… Режиссёр, появившийся на свет в Афинах, тревожит тень Еврипида, надо полагать, не только из уважения к той, полулегендарной Элладе, наследником какой не без оснований себя считает. Упоминаемая в названии фильма лань (не олень, хотя английское слово «the deer» и допускает оба варианта перевода), естественно, отсылает нас к развязке великой трагедии. Артемида, как мы помним, в последний момент подменила на алтаре этим благородным животным старшую дочь царя Агамемнона, которую безутешному отцу пришлось приносить в жертву разгневанной богине. Казалось бы, это оставляет надежду: счастливую судьбу Ифигении никто никогда не оспаривал. Но проблема как раз в том, что современные трагедии не могут, по мнению творца, завершиться оптимистично. И Лантимос в такого рода убеждении вовсе не одинок: схожим настроением проникнуты работы и Дени Вильнёва, и Мартина МакДонаха, и многих других кинематографистов, обострённо воспринимающих последствия охватившего европейскую цивилизацию, а теперь уже и весь мир кризиса. Йоргос имел возможность изнутри (в охваченной волнениями родной Греции, увязшей в долгах) наблюдать за ситуацией не просто усугубления экономических проблем, а ещё и идеологического, морально-ценностного, даже экзистенциального упадка. Но и обращение к внешне более благополучным реалиям Соединённых Штатов, по-прежнему претендующих на статус витрины Запада (точнее, государств «золотого миллиарда»), удовлетворения не принесло. Действие неслучайно начинается с кадров операции (настоящей операции!) на сердце, свидетельствующих о намерении постановщика уподобиться, если угодно, кардиохирургу, берущемуся за скальпель после того, как диагноз подтвердился. Безоблачное бытование супругов Мёрфи, двух уважаемых врачей, не испытывающих материальных трудностей и вообще живущих душа в душу, на поверку – зиждется на чужих страданиях, причинённых, как минимум, по преступной халатности. И вину не загладить, по-отечески опекая отпрыска скончавшегося пациента или делая дорогие подарки… Рок неумолим: без «священной» искупительной жертвы никак не обойтись, причём отпущенное время стремительно истекает. __________ 1 – Так, в США и Канаде кассовые сборы составили чуть менее $2,3 млн. и примерно столько же принесла демонстрация на других территориях.