Рецензия на фильм Моя земля от Gordy

В далёком прошлом остались времена благородных рыцарей с кодексами чести, достоинством и благородством, в многомиллионных сражениях нового времени армии стали инструментом, а воины — материалом стратегий беспринципных политиканов, располагающими ими в своей нечистой игре, где в обезличенной массе перемалываются кости миллионов, превращаясь в тлеющую труху, а одни преступления оправдываются другими, развязывая руки и списывая грехи. Сержант Расмусен упивается счастьем долгожданной победы, наконец пришедшей на студёные датские берега, упиваясь правом победителя вымещать запоздалую ярость на лицах пленных врагов, сносящих кулачный салют с беспомощностью обреченных, справедливо считая зуботычины малой данью за свою сохранённую жизнь. Ненависть и покорность, сила и бессилие. И этим четырнадцати парням нечего ждать милости от торжествующего противника, рассматривающего его живую силу как расходный материал в опасной работе по очистке разбросанных по пляжам минных полей, считая это долгом за военное лихолетье, который красен будет кровавым платежом оторванных рук и ног, скорбной данью убитых и изувеченных, навсегда оставшихся в здешних песках. Четырнадцать человек с мечтами, страхом и иллюзиями, с надеждами и обещаниями быть дома, думая, что сумеют дожить. Четырнадцать тинейджеров, оттягивавших последние дни агонии рейха и сорок восемь тысяч смертоносных устройств, дни страха, ужаса и потерь, вычеркивающих очередную жертву из списка тех, кому ещё не вышел срок, накатывая порывами паники и отчаяния, когда уже, кажется, всё равно. Смерть убивает будущее, брат теряет брата, разум разлагает безумие, месть — расплата за оккупацию. Никаких вам батальных сцен, отважной болтовни или идейных бесед — только начинённые тротилом песчаные косы, которые тралят своими телами безусые пацаны, героически расплачиваясь за своё поражение, отмечая сапёрные ошибки черными столбами от сработавших мин. Они все знают, что пощады не будет, как не будет и помощи, они уже давно ни на что не рассчитывают, принимая работу, как отложенную казнь, казня себя этой работой, на которую сурово взирает сержантский глаз, высмотревший в семнадцатилетнем Себастьяне Шумане то, что не до конца ещё изжил в себе — следование порядку и принципам, держа за первое честь и слово, достоинство личности и ясность ума, выделяющие молодого человека из шеренги своих сверстников выдержкой аристократического благородства и равновесия, уравновешивающего обещание свободы условием выполнения задания, вызывая уважение у разгулявшегося победителя. Ты сказал, что цена моей свободы — две тысячи обезвреженных мин, я принимаю эту цену и больше ничего: мне не нужно жалости и снисхождения, я не жду прощения и готов искупить, я готов потерять свою жизнь, но до тех пор, я остаюсь человеком, оставляя тебе единственным вызовом оставаться им самому. И Расмусен вскоре принимает вызов, о котором не подозревает его начальство, у которого жопа стала копией искажённого гневом лица. Спустя семьдесят лет после Победы Мартин Зандвлиет снял кино о том самом, против чего направлена любая, маленькая или большая война, под грохот которой мир избавляется от человечности, поддаваясь искусительной вседозволенности ископаемой дикости, под гимн которой погружались во мрак страны и континенты, обращая в прах державы и нации, покорившиеся врагам. Зандвлиет обличает победителей, британцев, делившихся германскими пленными с союзными датчанами, принимавшими людей в качестве натуральной контрибуции с неограниченным правом её использования, без обязательств и ответственности за жизнь и убыль, датчан, принимавшим живые подачки патрона, обращая людей в рабов своей воли, пренебрегая их и собственной человечностью, за преступления против которой воздали тем, кто прошёл нюрнбергской тропой. Бесчеловечность — первое, что приносит война, и последнее, что после неё уходит. Нет, не уходит, а скрывается до поры, ожидая, когда можно будет выбраться снова. Датский сержант сумел оценить мужество молодого солдата, честность врага, покинувшего поле боя, оставаясь верным, как флагу, собственному достоинству, по существу, предлагая своему оппоненту рыцарскую дуэль, не зная, уравняет ли их его ответ, но и звёздно сияющий юношеским румянцем Луис Хофманн, и блистающий молниями гнева Роланд Мюллер одинаково важны в этой напряженно-гнетущей истории, ведущей роковой обратный отсчёт. Юное немецкое дарование абсолютно самодостаточно, в отсутствие текстовых подпорок и идейных клише, избавившись от которых режиссёр силами своих актёров строит фундамент нравственности, доверяя их инстинктам и природному чутью, вышибая последние силы из Йоэля Басмана в сцене припадочной истерики, а, где надо, отрезая сказанное точками, которые ставят неразрывные двойняшки Оскар и Емиль Бушов. Зандвлиет избегает прямых моральных оценок и не склонен к правовым поискам, держа весь свой фильм в пространстве этического сравнения внутреннего кодекса молодого немца и далёкого от юности датчанина, оказавшихся вдруг на одной рыцарской волне, что обоим может стоить жизни, уравнивая их человеческое достоинство порядком назначенной за благородство цены.