Рецензия на фильм Тайная жизнь от Евгений Нефёдов

«Тайная жизнь» оказалась исключительно важной для Терренса Малика во многих отношениях. Самое время вспомнить, с чего начинал выдающийся американский кинематографист. По-своему гениальные «Пустоши» /1973/ заканчивались не просто последними мгновениями пребывания Кита на этом свете: в финале легко прочитывался намёк (солдаты в аэропорту) на набирающий обороты вьетнамский конфликт, оказавший колоссальное влияние на ситуацию и внутри США. А развязка «Дней жатвы» /1978/ поражала и вовсе библейским размахом – отождествлением грядущей Первой мировой войны с Гневом Господним. Как известно, мастер почти на два десятилетия устранился от режиссуры, и его возвращение состоялось с «Тонкой красной линией» /1998/, посвящённой тому, что происходило не в канун, а в разгар другого ключевого для XX века события. И вот теперь – повторное обращение к реалиям Второй мировой войны, хотя собственно боевые действия проходят где-то далеко; мы так и не услышим ни одного выстрела, прозвучавшего с экрана. Симптоматично также то, что картина попала в конкурс Каннского международного кинофестиваля, пусть на сей раз и не удостоилась «Золотой пальмовой ветви», как философско-психологическая драма «Древо жизни» /2011/, довольствовавшись призом Франсуа Шале и, разумеется, наградой экуменического жюри (1). Неужели фильм знаменует собой завершение долгосрочного творческого цикла в карьере художника?.. Как бы то ни было, Малик косвенно признал ошибки «чистого» экспериментаторства (формализма?), впервые со времён упомянутого каннского триумфа отказавшись от съёмок фактически без сценария – оттолкнувшись от твёрдой драматургической основы. Помимо фактов, почерпнутых в трудах исследователей (к слову, идею подал австралийский продюсер Грант Хилл ещё в процессе работы над всё той же «Тонкой красной линией»), он собирал сведения и в других источниках, в том числе – посещал дочерей Егерштеттера, Марию, Розалию и Алоизу, по-прежнему живущих в коммуне Санкт-Радегунд или в окрестностях. Позже туда по настоянию постановщика отправились ведущие исполнители. По иронии судьбы, Аугуст Диль многим запомнился (в тарантиновских «Бесславных ублюдках» /2009/) в облачении штурмбанфюрера СС Дитера Хельстрома, однако в данном случае уместнее провести параллель с ролью печатника Бургера в «Фальшивомонетчиках» /2007/, оказывавшего пассивное противодействие администрации концлагеря Заксенхаузен. Режиссёр предостерегал его от потуг выставить персонажа героем или проповедником. Франц – вовсе не деятель вооружённого подполья, не пламенный агитатор и не обличитель зла, отнюдь не бунтовщик по натуре. Егерштеттер «всего лишь» не желает поступать вразрез с велениями совести. Помнится, Михаил Ромм в «Обыкновенном фашизме» /1965/ процитировал строчку из письма рядового бойца Вермахта: «В том, что произошло, есть и моя доля вины. Разумеется, она невелика. Это всего одна семидесятимиллионная доля вины немецкого народа. Но я жизнью отвечаю за эту семидесятимильонную». И затем – добавил от себя: «Вот если бы все они рассуждали так. Если бы они рассуждали так всегда, а не только в таких вот обстоятельствах. Если бы все люди на Земле всегда рассуждали так». Но кому-то всё-таки хватало мужества и упорства так рассуждать – и поступать в соотвествии с убеждениями. Особо дотошные правдоискатели, пожалуй, смогут предъявить Терренсу кое-какие претензии. Например, в неупоминании того факта, что Франц, отказавшись принять воинскую присягу, предлагал направить его санитаром в медицинскую часть. Но ведь здесь – совсем иная драматическая ситуация, чем, скажем, у Мела Гибсона в картине «По соображениям совести» /2016/. Да и сознательное умалчивание о не красящих доброго католика проступках (включая измену дражайшей половине, обернувшуюся рождением внебрачного ребёнка), о которых вспомнили даже на обряде беатификации, в конечном счёте не имеют значения. Всё это кажется ничтожными мелочами в сравнении с личным подвигом. Егерштеттер стал истинным мучеником не только в соответствии с христианскими канонами. Он стоически вынес презрение земляков (поступил в пику мнению подавляющего большинства, единственным в коммуне проголосовав против аншлюса, и даже… отказался от выделенного властями пособия), унижения, побои и пытки, наконец, муку расставания с женой и дочурками… Мало того, не сник морально. И тут не нужны были громкие слова, поскольку на любые посулы, увещевания, угрозы герой тихо, но убеждённо заявлял, что не может предать веру и сделать так, как не велят воззрения. Он не ждал от кого-то поддержки и даже элементарного понимания (правда, мысль о супруге, верящей в мужа, точно грела душу) и спокойно реагировал на аргументы в том духе, что столь безрассудное поведение ни на что не повлияет – что об этом люди и не узнают. Однако ничто не проходит бесследно. Терренс Малик в молодости, конечно, не дошёл до столь радикальных мер, как другой «независимый» заокеанский кинематографист – Джон Джост, за уклонение от призыва на военную службу проведший 27 месяцев в тюрьме. Но и его пацифистские взгляды не вызывают сомнений. Война – одно из сильнейших, если не сильнейшее, испытание людского духа на отвагу и верность себе, проверка на умение остаться человеком в нечеловеческих условиях. Тонкая красная линия, отделяющая жизнь от смерти, проходит не только на фронтах, но и глубоко в тылу, в окружении идиллических лугов, девственных лесов, монументальных гор. Малик и оператор Йорг Видмер очень тонко чувствуют окружающую природу, безмолвная гармония которой служит укором представителям вида Homo sapiens, чересчур склонным к агрессии и насилию. Вместо мира в душе – вечный хаос, раздрай, мучительные сомнения. Война ведётся перманентно, на «молекулярном» уровне. Ненависть соседей к семье праведников производит чуть ли не более гнетущее впечатление, чем отношение тюремщиков-нацистов, измывающихся над врагом не из садистских побуждений – исходя из своего понимания долга перед Третьим рейхом и фюрером. Впрочем, главной темой кинопроизведения становится другая. Фильм неслучайно завершается последними строчками из романа Джорджа Элиота «Миддлмарч» (даются в переводе И. Гуровой и Е. Коротковой): «… и если ваши и мои дела обстоят не так скверно, как могли бы, мы во многом обязаны этим людям, которые жили рядом с нами, незаметно и честно, и покоятся в безвестных могилах». Тем людям, что вели внешне тихую («тайную») жизнь. Доводы из серии, что всё тщетно, что единичный протест не изменит ситуацию (не остановит войну), звучат на протяжении повествования неоднократно, и кто-то ещё, не такой упрямый – давно бы сдался, пасовав перед железной логикой. Но в том и дело, что в реальности – нет ничего бесполезного, равно как и случайного. Советский лозунг «никто не забыт, ничто не забыто» является в известном смысле универсальным. Арест и казнь Егерштеттера не вызвали возмущений, не взбудоражили умы, хуже того, действительно остались незамеченными земляками-современниками. Однако справедливость должна была рано или поздно восторжествовать. Таких, как Франц оказалось немного, но тем значимее его подвиг – с тем большим основанием этот храбрый человек заслужил посмертные почести. Оказался причислен к лику блаженных и, что не менее существенно, стал символом настоящего гражданина, не убоявшегося вовсе не инфернального, а обыденного (социального) зла. Используемые Маликом и Видмером преимущественно нижние ракурсы в сочетании с плавными, задающими медитативный ритм движениями камеры дополнительно заостряют мысль о том, что в существе, сотворённом по образу и подобию Бога, есть величие духа, даже если до поры и не проявляющееся, скрытое, «тайное». Это ли не чудо? _______ 1 – Специальный показ организовали в кинозале Фильмотеки Ватикана, на который Терренс, не любящий появляться на публичных мероприятиях, тем не менее прибыл.