Рецензия на фильм Грех от Сергей Кудрявцев

Спустя 55 лет после публикации сценария «Страсти по Андрею», написанного Андреем Кончаловским и Андреем Тарковским (фильм потом получил название «Андрей Рублёв»), вышла на экраны российско-итальянская лента «Грех» (первоначально - «Чудовище», что было бы, пожалуй, точнее), в которой угадываются без особого труда переклички с картиной Тарковского. Разумеется, определённая общность творческих занятий обоих гениев - русского иконописца Андрея Рублёва и итальянского скульптора, живописца, архитектора и поэта Микеланджело Буонарроти - не может не провоцировать на сопоставление двух фильмов. Да и сам Кончаловский признавал, что уже при создании сценария «Греха» (написан вместе с Еленой Киселёвой, соавтором на последних трёх лентах) ощутил своеобразную преемственность этих историй на тему взаимоотношений «художник и власть» и «художник и жизнь». И действительно интересно находить в новой картине Кончаловского прямые и косвенные отсылки к шедевру Андрея Тарковского: в том, какие творческие муки испытывает тот, кто фактически работает по заказу владимирского князя или римского папы, а главное - страдает из-за собственного стремления к недостижимому идеалу, изводит себя и подмастерьев неудержимым желанием абсолютного перфекционизма во всём, буквально изматывается от вечного вопроса: «Гений ли я?». Если Рублёв в «Андрее Рублёве» вёл очные и заочные споры с Феофаном Греком, то Микеланджело в «Грехе» постоянно оглядывается на создателя «Божественной комедии» - Данте Алигьери, и сам хотел бы поистине соответствовать званию «божественного», вовсе не удовлетворяясь эпитетом, полученным от требовательного покровителя, папы Юлия II. А обнаружение в горном карьере уникальной мраморной глыбы (её как раз именуют Чудовищем), которую Буонарроти непременно хочет, прилагая неимоверные усилия, доставить в Рим, чтобы использовать для создания гигантской скульптуры перед погребальной Юлия II, вполне можно сравнить с тем, как юный Бориска в «Андрее Рублёве» сначала ищет повсюду особый вид глины, а потом пытается отлить огромный колокол на свой страх и риск. Несомненный фанатизм в творчестве, помноженный на дерзкий авантюризм, заставляет преодолевать немыслимые препоны, в том числе физического плана, благодаря чему становится осуществимым то, что казалось совершенно нереальным. Следует ли считать самого Микеланджело вот такой же необработанной глыбой, поскольку он далеко не все скульптуры доводил до отшлифованного состояния, словно понимая, что его творение всё равно не будет идеальным?! Являлся ли он своего рода «чудовищем», тем более, что отводил себе место в Аду?! Насколько велик был его грех - конечно же, метафизического свойства, а не тот, который упоминает Сальери в финале одной из пушкинских «маленьких трагедий» под названием «Моцарт и Сальери»: «А Бонаротти? Или это сказка // Тупой, бессмысленной толпы - и не был // Убийцею создатель Ватикана». Ведь существовала легенда, что Микеланджело, расписывая Сикстинскую капеллу, умертвил натурщика, чтобы правдоподобнее изобразить муки умирающего Христа. Однако произведение искусства для того и создаётся, чтобы задавать такие вопросы, на которые вообще нельзя ответить, хотя хочется думать о них неотступно и постоянно. И фильм Андрея Кончаловского, на удивление живо и впечатляюще воссоздавая эпоху первой половины XVII века (а теперь редко встретишь в кино аутентичную обстановку и весьма естественно ведущую себя массовку), безусловно, выражает его собственные сомнения и не дающие покоя размышления о том, совместны ли гений и злодейство - в широком смысле, а не в узко житейском.