Рецензия на фильм Третья волна зомби от Евгений Нефёдов

Традиционно поджанр фильмов ужасов об оживших (как правило, выбирающихся из могил и питающихся человечиной) мертвецах ведёт отсчёт с «Белого зомби» /1932/, хотя спорадически эти пугающие образы возникали на кинополотне и раньше. Но здесь вот что любопытно. Стремление кинематографистов вызвать у публики ощущение непереносимый жути и отвращения часто, очень часто (подозрительно часто!) сочеталось с социально-критической проблематикой. Ещё в упомянутой ленте Виктора Гальперина таинственный Легендре в исполнении Белы Лугоши прибегал к культу вуду, чтобы тем самым – стать хозяином рабов, которые бы трудились на принадлежащем ему сахарном заводе, продолжение же, увидевшее свет в 1936-м году, и вовсе получило «революционный» заголовок «Восстание зомби». Или вспомним Джорджа Э. Ромеро. Уж сколько упрёков мастеру пришлось выслушать за якобы непереносимый натурализм «Ночи живых мертвецов» /1968/ и сиквелов, а сегодня его детища покоряют не столько специальными эффектами и искусством нагнетания саспенса, сколько въедливым анализом реакции общества, столкнувшегося с чудовищным вызовом. В том же русле следовали многие другие: и Уэс Крэйвен (1), и ромеровский ученик Том Савини, взявшийся за создание римейка наиболее признанного кинопроизведения наставника, и Дэнни Бойл, и даже Эдгар Райт, не удержавшийся от хлёстких сатирических выпадов. Есть, наверное, в сюжетной предпосылке нечто такое, что наводит на соответствующие размышления… Словом, Дэвид Фрейн в данном отношении вовсе не был оригинальным. Начинавший с работы в малой форме, в полнометражном дебюте, носившем рабочее название «Третья волна» (отсюда – российский прокатный вариант), он задался целью развить тему, заявленную в своей короткометражке «Первая волна» /2014/. Причём под «развитием темы» надлежит понимать не привлечение экспертов по гриму, способному достаточно достоверно обезобразить лицо, не впечатляющие массовки и не участие профессиональных актёров, включая заокеанскую (родившуюся в Канаде) кинозвезду Эллен Пейдж, неожиданно заинтересовавшуюся ирландским кинопроектом. Начинающий режиссёр-сценарист словно поставил перед собой задачу довести обрисованную выше тенденцию до абсолюта. Конечно, Дэвид не обходится совсем без кадров, когда люди, заражённые вирусом и оказавшиеся невосприимчивыми к полученным учёными лекарствам, ведут себя воинственно, нападая на здоровых особей. Но даже в финале, когда стараниями исцелённых (исцелённых, но ограниченных в правах) индивидов водворяется хаос – и инфицированные оказываются на свободе, атакуя солдат и рядовых обывателей, это кажется не то что не главным, а как бы и не совсем обязательным. Фрейн прозрачно намекает, что сосредоточился на иных аспектах. Результат получился, возможно, не бесспорным, но во всяком случае – заслуживающим внимания. Понятно, что ту же Пейдж (кстати, нередко отмечающуюся в хоррорах и триллерах) увлекла идея воплотить образ женщины, так и не сумевшей оправиться от гибели мужа, в одиночку воспитывающей маленького сына и пытающейся наладить контакт с братом покойного супруга Шенаном, на которого препарат, к счастью, подействовал. Однако, как бы тяжело ни было героине, душевная горечь Эбби меркнет на фоне внутренних терзаний тех, кого вроде как одарили шансом вернуться к нормальной жизни. Беда в том, что из памяти отнюдь не стёрлось, как вирус, поразив организм, подавлял волю, заставляя утолять нестерпимый голод – разрывать на куски всякого, кто находился рядом, включая близких родственников. То есть зомби оставались в сознании, отчаянно боролись с деструктивными импульсами, но ничего не могли поделать, а сейчас – мучаются кошмарами… Несладко приходится и доктору Лайонс, отчаянно (не в последнюю очередь – по личным мотивам) бьющейся над поиском средства излечения оставшихся нескольких тысяч бедолаг и понимающей, что не успевает завершить серию экспериментов. Из соображений национальной безопасности принято решение об уничтожении всех, кого не удалось возвратить в прежнее состояние. Да и касательно Конора, не слукавив, не скажешь, что он не страдает… Другое дело, что психологическую подоплёку поступков обуславливают, как справедливо замечают авторы, не частности, а весь опыт существования в конкретном социуме. Не исключено, что создателей «Третьей волны зомби» осыплют укоризнами за некоторую прямолинейность. Почти не составляет труда интерпретировать экранные перипетии в аллегорическом ключе, спроецировав отношение здоровых ирландцев к тем, кто пал жертвой эпидемии, на другие группы. На любых чужаков, потенциально таящих угрозу добропорядочным европейцам, будь то эмигранты или, допустим, обитатели городского дна. Фрейн настаивает, что лозунгами о необходимости сохранения общественного здоровья (в прямом и переносном смыслах) нельзя прикрывать и обосновывать тоталитаристские меры, объявляя неполноценной ту или иную категорию граждан. Это с неизбежностью спровоцирует ответную реакцию – и обязательно выищется кто-то, подобный Конору, который находит отличное применение навыкам политика-популиста, оседлав волну вполне справедливого недовольства товарищей по несчастью. И запущенный маховик насилия будет не остановить! Хуже того, воцарившийся ад кромешный не позволит использовать возможности решения глобальной проблемы: открытие Лайонс попросту не успеют применить на практике – до намеченной «чистки» и затеянного впопыхах мятежа. Постановщику, пожалуй, несколько не хватает мастерства, чтобы высказаться по наболевшим вопросам по-настоящему мощно и глубоко. Вместе с тем не могу не одобрить его искреннего стремления анализировать механизмы функционирования современного государства во всей их диалектической сложности. Дэвид, вне всякого сомнения, прав в том, что перспектива деградации социальной среды сама по себе – куда страшнее превращения отдельных Homo sapiens’ов в агрессивных зомби. __________ 1 – Картина «Змей и радуга» /1988/ воспринимается – без малейшего преувеличения! – злободневной политической притчей.