Рецензия на фильм Носферату, симфония ужаса от Александр Колесников

Ночь не торопится на смену дню. Над немецким Висборгом ещё светит солнце, а на улицах можно увидеть улыбчивые лица. Никто не ведает о смертельной болезни, никто не знает, какое обличие она способна принять, и с каким коварством нападает. В тихой провинции суеверия не в ходу, но за грядой Карпатских гор всё иначе. Там люди не хотят, но вынуждены верить. Верить во зло, абсолютное зло. Они боятся его и неистово крестятся. Пустая мера, но более надежной - нет. Как могут - оберегают чужака, предостерегают, но все напрасно: глаза нечестивого графа уже пожирают гостя, а капли дьявольски прекрасной крови алеют на руках. Князь всех вампиров, владыка поглощающей ночи и всадник царствующего сумрака – его облик далек от полагающейся величественности. Неестественно длинные пальцы, растопыренные уши, блестящая в лунном свете лысина, соболиные брови и оскаленные заостренные зубы не оставляют сомнений: этот упырь уникален, равных ему нет и не будет. Он не просто кровопийца с титулом, а источник губительной заразы, поражающей, но не обращающей. Бессмертие немого «Носферату» намертво спаяно с бессмертием легенды о главном вампире. Одно немыслимо без другого, и симфония ужаса звучит в честь обоих. Лента Фридриха Вильгельма Мурнау рождалась так, словно первоисточник Брэма Стокера легко мог быть заменен любым другим готическим романом. Образ графа Орлока – одно из наиболее впечатляющих и самодостаточных олицетворений немецкого киноэкспрессионизма, и, спустя почти столетие, поневоле осознаешь, насколько же он особенный среди всех последующих воплощений Дракулы. Собственно, упоминание титула здесь не более чем дань книге, самого Носферату логичнее отождествлять с болезнью, вызываемой его укусами. Сутулая, иссушенная фигура Макса Шрека диковато смотрится в сравнении с аристократичным Белой Лугоши, и это действительно два разных персонажа. Уже после Мурнау трансильванского графа стали показывать упивающимся собственной властью, способным порождать новых детей ночи. Орлок предстает скорее жертвой недуга, с которым он не в силах бороться и потому лишь смиренно следует черным гранулам в своей крови. Нападение сродни наложению могущественного проклятия, карающего и самого вампира, и жертву. Жажда так сильна, что превращает обладателя в некое подобие шагающей куклы жуткой наружности. Среди прочих полотен о нечистой силе начала прошлого века эта картина выглядит воистину сакральной. Её так и хочется обернуть в темный платок и укрыть от круто изменившихся времен. Но кто родился уже бессмертным, тот и живет вечно. Раскрашенная в разные цвета кинопленка отражает чувства, когда неведомая опасность таится где-то на задворках. Жёлтый, голубой и зеленый сходятся в какой-то безумной пляске, иронично гармонируя с матушкой-историей. Потёртый манускрипт о вампирах предстает главным артефактом, без которого люди заранее обречены в поединке с графом. Злодеяниям Орлока сопутствуют белесые тона строгой черно-белой гаммы, и в этом ощущается медленное наступление смерти на род человеческий. При всем при этом «Носферату» остается лентой, где полутона страшат сильнее. Показательно то, как Мурнау ловко обращается с тенью, отправляя её в самостоятельное путешествие и подтверждая смутный вывод, что ужасает не только сам вампир, но и его силуэт. Инструменты воздействия на подсознание различны: от гипнотического взора до хищно растопыренных пальцев. Угроза несомненна, и хоть знания открыты, а спасения нет. Чуть ли не каждый кадр содержит новую деталь, заставляющую задуматься о природе вампиризма. Почему в своем посмертии прислужник адской полночи уподобляется несчастному уродцу? Среди широчайшего спектра отвратительных чувств сиротливо ютится жалость к неестественно долго живущему старику. Что, если безжалостная чума хуже всех обходится с самим разносчиком? Астральный мир, который открыл и оставил в веках Мурнау, полон мифологии, эзотерики и мистики. Они определяют структуру «Носферату» не как только лишь переосмысление «Дракулы» Стокера, а как новую жизнь для легенды в иной плоскости. Жестокость вампира уравновешивается его вечным одиночеством. Если последующие воплощения графа желали воссоединения с возлюбленной, были способны на чувства и предпринимали попытки хоть какого-то внедрения в людское сообщество, то Орлок – существо не из этого мира, сгусток отрицательной энергии, лишь только контурно схожий с человеком. Чума когда-то появилась словно ниоткуда, и впоследствии также в никуда и отправилась – так и у Мурнау наблюдается некое подобие слияния разных форм злодейства как явления. Развитие главной идеи происходит циклично, в соответствии с авторской разбивкой по актам. Очаг инфекции разгорается вроде бы незаметно, но уже в следующую минуту обходчик рисует кресты на дверях, фиксируя новых умерших. Каким бы многообразием символов ни отличалась «Симфония ужаса», но в первую голову она остается классикой макабрического превосходства. Мурнау доводит свою историю до логического конца, но почему-то уверенности в раскрытии всех тайн вампиризма нет и близко. Лента с самого момента своего появления и до наших дней удерживает почетный уникальный статус. Нигде и никогда прародитель кровопийц не был так искусно избавлен от какого-либо лоска в пользу невыразимо глубокого эффекта. И он ведь не базируется на одном только внешнем виде. Через личность Орлока удается проникнуть в лоно самого зла, как гностической сущности, неотделимой от добра. Классическое понимание вечного противостояния одного с другим формирует основу для исследования смертельной опасной науки. Сколь долго живет граф-вампир, столь же долго окружен он аурой загадки. И все те ключи, что оставил Фридрих Вильгельм Мурнау последователям, не открывают главного замка. Того, за которым хранится тайна бессмертия первого вампира. И заперт он будет до тех пор, пока «Носферату» не перестанет иметь высочайшее историческое значение. А этого, хочется верить, не случится никогда.