Рецензия на фильм Пирсинг от Евгений Нефёдов

Рецензию на фильм Николаса Песке (1) можно было бы окрестить и более язвительно – «Насильница маньяка», если б такой вариант не навевал ассоциации с убогим отечественным комедийным киноальманахом «Zомбоящик» /2018/, где среди прочего есть несмешной скетч «Насильники маньяков». Подошёл бы и «простонародный» вариант «Маньяк маньяка видит издалека», содержащий намёк на всем известную пословицу. Однако режиссёр явно не намеревался скатываться в стихию пародии, пусть даже щедро сдобренной «чёрным юмором». Одноимённый роман Рю Мураками попал на прилавки книжных магазинов Японии ещё в 1994-м году, а был опубликован в переводе на английский язык лишь в новом столетии (в 2008-м), удостоившись лестных сравнений с завораживающим, таинственным миром Дэвида Линча. Писатель, сокративший полученное при рождении имя Рюноскэ (вероятно, во избежание сопоставлений с классиком национальной литературы Рюноскэ Акутагавой), не так прост, как хотелось бы рядовым потребителям массовой печатной продукции. Оставаясь в рамках популярных жанров (в данном случае – психологического триллера), он одновременно обращается к важным политическим, социальным, психологическим проблемам, не забывая выстраивать действие нелинейно, смешивая подлинное и воображаемое, явь и галлюцинации, быт и кошмары… Самым удачным примером прочтения прозы Мураками (не того, что Харуки) по сей день остаётся, пожалуй, «Кинопроба» /1999/, в которой Такаси Миикэ как раз блестяще уловил двойственность манеры небесталанного автора. Песке старается следовать, в принципе, в том же русле, постепенно подводя зрителей к мысли, что не всё тривиально в окружающей действительности, особенно когда на события пытается влиять воспалённый разум не вполне адекватного человека. Правда, американский кинематографист не так тонко чувствует природу экранного страха и заодно – разбирается в нюансах постмодернистской эстетики. Однако завзятые киноманы всё же по достоинству оценят массу иронических цитат из «культовых» слэшеров и хорроров. Манипуляции с ножом для колки льда постепенно лишаются провокационного, с ярко выраженным сексуальным подтекстом содержания, поскольку пресловутый основной инстинкт внезапно меркнет на фоне иных позывов. Грубо говоря, Эрос не успевает слиться в экстазе с Танатосом… Достаётся на орехи и маэстро Дарио Ардженто, самозабвенно эстетизировавшему убийства в кроваво-красных тонах, совершаемые инфернальным незнакомцем в неизменных чёрных кожаных перчатках, и многим другим. Когда Рид, запершись в номере отеля, подробно репетирует предстоящую расправу над девушкой по вызову, мы отчётливо слышим звуки, издаваемые несчастной жертвой. Казалось бы, у неё никаких шансов на спасение. А поди ж ты! Режиссёр откровенно упивается двусмысленностью и непредсказуемостью ситуации, в которой нещадно обманываются ожидания и всё оказывается шиворот-навыворот. Маньяк выглядит добропорядочным семьянином – и парадокс заключается даже не в том, что ему предстоит утолить извращённые пристрастия, отлучившись из дома якобы по служебным вопросам. Ради разнообразия возможно и такое, чтобы зловещий приказ исходил из уст… лежащего в колыбели сына-младенца. Куда смешнее, что застенчивость и интеллигентность играют злую шутку с парнем, не находящим в себе решительности, чтобы настоять на немедленном исполнении «заказа». Прежде чем приступить к интимным играм, Джеки просит уединиться в ванной комнате – и вот тут… Рид, естественно, теряется и принимается оказывать первую медицинскую помощь женщине, искромсавшей себе ногу ножницами – то ли в порыве приступа возбуждения, то ли из желания заглушить острую душевную боль. Но и это – ещё цветочки. Ягодки пойдут позже, когда внезапно выяснится, что БДСМ для жрицы любви – не способ заработка, а призвание. Чем дальше, тем меньше понимаешь, кто кого перехитрил – и кто в чью ловушку угодил. Пора отдаться на милость судьбе-индейке? Или ещё имеет смысл бороться и лихорадочно искать выход? Теперь уже вряд ли найдутся желающие утверждать, будто Миа Васиковска навсегда заплутала в лабиринтах Страны чудес – застряла в амплуа повзрослевшей Алисы. Роль Джеки представляется не просто яркой, но интересной по психологическому рисунку, и актрисе, что греха таить, удалось без лишних усилий заткнуть за пояс стеснительного партнёра по съёмочной площадке. Главное же, в значительной степени как раз благодаря «звезде» постановщик сумел донести посыл романа Рю Мураками. Прокалывание героиней соска (на крупном плане!) становится своеобразной кульминацией, наивысшей – как минимум, в эмоциональном плане – точкой повествования. Пирсинг – это не только дань сомнительному (свойственному представителям многих, в том числе весьма примитивных, культур) желанию украсить своё тело блестящими кусками металла в надежде выделиться среди себе подобных. Есть здесь что-то от глубинных комплексов мазохистского толка, пусть героине и далеко до Джоди из тарантиновского «Криминального чтива» /1994/, утратившей всяческое чувство меры. Впрочем, за беспечной, чуть насмешливой интонацией, превалирующей на протяжении всего повествования, включая ехидные заключительные кадры, всё-таки просматривается иной, более глубокий настрой. Не исключаю, что кому-то подобная параллель покажется неоправданно пафосной (кощунственной?), но лично у меня на сеансе не раз вспыхивали в памяти кадры из шедевра Нагисы Осимы. Только вместо высокой, трагической «корриды любви», втиснутой в границы «империи чувств» (если воспользоваться соответственно японским и французским названиями легендарной картины), на экране разыгрывается коррида страсти, менее мрачная и яростная. Отчаянный жест (вроде отрезания находящейся в состоянии аффекта любовницей детородного органа избраннику) здесь был бы неуместен – а вот развитие психологической дуэли, явно подразумеваемое в заключительных кадрах, весьма и весьма вероятно! Жаль, что литературный первоисточник не получил продолжения: придётся сочинять оригинальный сюжет. __________ 1 – Вторую полнометражную постановку в его творческой биографии, после «Глаз моей матери» /2016/.