Рецензия на фильм Гоголь. Страшная месть от Анна Кравченко

Если слова классика о том, что рассказ должен выиграть нокаутом, а роману могут присудить победу по очкам, применять к кино, то же самое можно сказать про полнометражный фильм и сериал. Создатели многосерийного продукта могут позволить себе в следующем раунде… то есть, серии, нанести несколько весомых ударов по восприятию зрителя с тем, чтобы добиться в конечном итоге успеха. В том числе, и кассового. Мне, мягко говоря, не очень показались два первых фильма Егора Баранова про Гоголя. Как и многих других зрителей, меня покоробила слишком вольная интерпретация произведений любимого с детства автора. И вот третий, решающий раунд: «Гоголь. Страшная месть». Первые минут пятнадцать картины впечатления от предыдущих серий не изменили. Все те же мглистые сумерки, вялотекущие попойки на фоне убогих декораций, статичные крупные планы, невыносимо медленно нагнетаемый саспенс. Я уже начала засыпать, но тут наметилась первая кульминация, сцена народного бунта с требованием выдать на самосуд главного героя, которому, как вы понимаете, необходимо прожить как минимум до конца фильма. Кульминация оказалась провальной, массовые сцены поставлены на уровне школьной самодеятельности. Все, создатели фильма расписываются в полном творческом бессилии. И тут… щелк! Все переворачивается буквально с ног на голову. Происходит то, чего ожидали все зрители, видевшие трейлер к картине. Воскресает погибший было в первом фильме Яков Петрович Гуро (Олег Меньшиков). И тут же становится очевидна разница масштабов актерского дарования исполнителей главных ролей. Гоголь в исполнении Александра Петрова и Бинх Евгения Стычкина супротив того, что показывает Меньшиков – как плотник супротив столяра (простите мне цитату из другого классика). Играя не в полную силу (в которую ему развернуться не позволяют тесные рамки фэнтези), Меньшиков феерит, представляя нам этакую лихую помесь Фандорина с Коровьевым, добавляя к ним толику слегка вульгаризованного то ли Воланада, то ли его почти тезку Волан-де-Морта. Сознательно или нет – но авторы картины перебрасывают достаточно изящный мостик между «носатой» Гоголевской темой и «безносой» темой у Джоан Роллинг при помощи монстров с перебинтованными лицами в грезах главного героя. С появлением персонажа Меньшикова действие картины резко ускоряется, становится все более эксцентричным, поистине карнавальный каскад все новых смертоубийств уже не призван пугать зрителя. Сначала он приводит его в легкое недоумение: откуда в реминесценциях из «Тараса Бульбы» вместо задорных казачьих сабель в руках яростно фехтующих девиц в облегающих платьях (ау, вышиванки!) оказываются двуручные мечи? Это уже не «Гарри Поттер», тут уже «Горцем» попахивает. Потом зритель перестает обращать внимание на подобные несуразицы, приходит понимание, что это все как-то не совсем всерьез. Забавно, но чем дальше авторы картины отходят от попыток воссоздать аутентичную атмосферу произведений Гоголя, тем более гоголевским становится действие фильма: эклектичный хоровод почти анекдотичных (а в финале картины анекдотичных в полной мере) персонажей раскручивает фантасмагорический волчок, роняя который создатели картины ставят точку, больше похожую на задорную кляксу, упавшую с длинного носа Буратино на уроке чистописания (опять чей-то нос пробирается в мой текст!). Создатели картины в последней (в последней?) части киносериала смогли вырулить, вывести свое произведение из крутого виража на извилистой дороге экранизации классики. Они угадали настроение современной целевой аудитории, которую уже не удовлетворяет кинокалька с литературных образцов. Нужно просто взять знакомого каждому персонажа (Шерлок Холмс, Д'Артаньян, Гоголь) и замутить вокруг него занятную тусовку с использованием арехетипических сюжетных приемов (борьба с нечистой силой, зомби, террористами). На этом поле вполне можно создать что-то почти шедевральное (спросите об этом у Квентина Тарантино). Но это – не наш случай. «Гоголь. Страшная месть» не войдет в анналы отечественного кинематографа примером по-настоящему прорывной картины. Этому виной некоторая неряшливость его авторов, нежелание или неумение смастерить по-настоящему цельное, стилистически выдержанное произведение. Неплохо организованные сюжетные коллизии, приличная (а в случае с Меньшиковым даже очень неплохая) актерская игра могли быть дополнены более эффектной работой авторов диалогов. Речевая характеристика персонажей – самое слабое место фильма. Трансформация стилизованной под историческую картинку начальной фазы фильма в модернистскую мозаику финала должна бы по-хорошему сопровождаться параллельным речевым переходом. Вместо этого на протяжении всего фильма мы слышим чередование псевдо-старорусских оборотов в духе незабвенного «житие мое» из «Ивана Васильевича» с полужаргонной трескотней, которую используют сегодня широкие массы населения («проблем не будет», «оставьте свои комплексы»). То есть вместо вербальной селедки под шубой получился словесный винегрет. Иногда получается забавно: лощеный денди Гуро, не понаслышке знакомый с творчеством Пушкина, говорит «имею на тебя планы». Так сказал бы нынешний недоучка, родного языка не чувствующий, вместо «имею на тебя виды». Но настоящей вишенкой на торте можно считать проклятие, которое отрубленная голова колдуна адресует одной из мастериц фехтования на мечах: «Пусть тебя разорвут гиены огненные!». Если это прикол создателей картины (на что мне очень хочется надеяться) – то это просто высший пилотаж, злобненький стеб над ЕГЭ-поколением. Но даже если авторы диалогов на самом деле перепутали гиен и с геенной – мне это все равно доставит приятный повод поворчать: смотрите, до чего мы докатились! Вот в наше время…