Комиссар Франсуа Висконти ничем не похож на приличного человека: опухшее лицо пропойцы, драная всклокоченная борода с прокуренными усами, слезящиеся глаза, неопрятный вид и разболтанная походка — ни дать, ни взять — клошар, копающийся в отбросах общества, презирающий их и ненавидящий свой долг рыться в кучах дерьма и мерзости. Он негодяй и мерзавец, алкоголик, пьющий с утра до вечера и с вечера до утра: за служебным столом и в баре, за рулём и на допросе, отец, которому стакан виски дороже затянутого улицей сына, он — угасающая свеча, отбрасывающая кошмарные чёрные тени.
Включив маниакальный автопилот, он не отстаёт от назойливого учителя, знающего либо слишком много, либо совсем ничего, он роет и копает под него, не наблюдая иные стороны, одержимый принудительным разоблачением, но не доказательствами. Вместо выбивания показаний он прибегает к давлению. Он, как разболтанная деталь, совершает непредсказуемые вращения, распуская руки с сослуживцами или ложась сверху на свидетеля — разрушенный разрушитель, валяющийся в подсвеченной постели грудой мышц античного мрамора.
Кассель, приняв вызов, весьма преуспел в своей роли, добиваясь отталкивающей внешности и невыносимого поведения, отсутствия здравой мысли и всех добродетелей. Их нет в нём, как нет их и вокруг — сначала это только догадка, но, чем дальше в лес (стоящий у дома пропавшего мальчика), тем меньше остаётся сомнений: в этом фильме нет правых, здесь каждый в чём-то да виноват, особенно после рваной беседы спившегося отца и запутавшегося сына, брошенного им сгорать между двух огней, правосудия и мести, без понятия о любви и ответственности, что выходит из поступков всех остальных фигур этой вялотекущей пьесы.
Писатель-манипулятор, мать-заступница, отец-монумент — всё негодяи и мерзавцы, которых не спасёт ни признание, ни последнее слово, как ничто не поможет этой картине избавиться от дурманного расстройства Эрика Зонка, заключающего сюжет в объятия личной депрессии, рисуя свой автопортрет без второго плана и вообще без холста, подвешивая его на тонких нитях актёрства, чуть ли не воняющего от старания Касселя, в зрелищном отношении, превращая просмотр фильма в разгадывание скучного ребуса.
8
,1
2018, Триллеры
Правила размещения рецензии
Рецензия должна быть написана грамотным русским языкомПри её оформлении стоит учитывать базовые правила типографики, разбивать длинный текст на абзацы, не злоупотреблять заглавными буквами
Рецензия, в тексте которой содержится большое количество ошибок, опубликована не будет
В тексте рецензии должно содержаться по крайней мере 500 знаковМеньшие по объему тексты следует добавлять в раздел «Отзывы»
При написании рецензии следует по возможности избегать спойлеров (раскрытия важной информации о сюжете)чтобы не портить впечатление о фильме для других пользователей, которые только собираются приступить к просмотру
На Иви запрещен плагиатНе следует копировать, полностью или частично, чужие рецензии и выдавать их за собственные. Все рецензии уличенных в плагиате пользователей будут немедленно удалены
В тексте рецензии запрещено размещать гиперссылки на внешние интернет-ресурсы
При написании рецензии следует избегать нецензурных выражений и жаргонизмов
В тексте рецензии рекомендуется аргументировать свою позициюЕсли в рецензии содержатся лишь оскорбительные высказывания в адрес создателей фильма, она не будет размещена на сайте
Рецензия во время проверки или по жалобе другого пользователя может быть подвергнута редакторской правкеисправлению ошибок и удалению спойлеров
В случае регулярного нарушения правил все последующие тексты нарушителя рассматриваться для публикации не будут
На сайте запрещено публиковать заказные рецензииПри обнаружении заказной рецензии все тексты её автора будут удалены, а возможность дальнейшей публикации будет заблокирована
Комиссар Франсуа Висконти ничем не похож на приличного человека: опухшее лицо пропойцы, драная всклокоченная борода с прокуренными усами, слезящиеся глаза, неопрятный вид и разболтанная походка — ни дать, ни взять — клошар, копающийся в отбросах общества, презирающий их и ненавидящий свой долг рыться в кучах дерьма и мерзости. Он негодяй и мерзавец, алкоголик, пьющий с утра до вечера и с вечера до утра: за служебным столом и в баре, за рулём и на допросе, отец, которому стакан виски дороже затянутого улицей сына, он — угасающая свеча, отбрасывающая кошмарные чёрные тени. Включив маниакальный автопилот, он не отстаёт от назойливого учителя, знающего либо слишком много, либо совсем ничего, он роет и копает под него, не наблюдая иные стороны, одержимый принудительным разоблачением, но не доказательствами. Вместо выбивания показаний он прибегает к давлению. Он, как разболтанная деталь, совершает непредсказуемые вращения, распуская руки с сослуживцами или ложась сверху на свидетеля — разрушенный разрушитель, валяющийся в подсвеченной постели грудой мышц античного мрамора. Кассель, приняв вызов, весьма преуспел в своей роли, добиваясь отталкивающей внешности и невыносимого поведения, отсутствия здравой мысли и всех добродетелей. Их нет в нём, как нет их и вокруг — сначала это только догадка, но, чем дальше в лес (стоящий у дома пропавшего мальчика), тем меньше остаётся сомнений: в этом фильме нет правых, здесь каждый в чём-то да виноват, особенно после рваной беседы спившегося отца и запутавшегося сына, брошенного им сгорать между двух огней, правосудия и мести, без понятия о любви и ответственности, что выходит из поступков всех остальных фигур этой вялотекущей пьесы. Писатель-манипулятор, мать-заступница, отец-монумент — всё негодяи и мерзавцы, которых не спасёт ни признание, ни последнее слово, как ничто не поможет этой картине избавиться от дурманного расстройства Эрика Зонка, заключающего сюжет в объятия личной депрессии, рисуя свой автопортрет без второго плана и вообще без холста, подвешивая его на тонких нитях актёрства, чуть ли не воняющего от старания Касселя, в зрелищном отношении, превращая просмотр фильма в разгадывание скучного ребуса.