Рецензия на фильм Кошачьи миры Луиса Уэйна от Евгений Нефёдов

«Талант смолоду должен ходить голодным». Эта реплика, вложенная в уста шашлычника, успокаивающего плачущего отрока Давида, звучала по-настоящему остроумно в контексте событий кинокомедии «Автомобиль, скрипка и собака Клякса» /1975/, снятой Роланом Быковым по сценарию Аллы Ахундовой. Но не так уж редко кинематографисты обращаются к биографиям творческих натур, действительно испытывавших серьёзные материальные трудности, зачастую – не подозревая, что признание придёт разве что после смерти. Одно из наиболее точных в данном отношении наблюдений оставил зрителям Жак Беккер: вспомним, как в финальных кадрах ленты «Монпарнас, 19» /1958/ делец Морель удовлетворённо осматривает непроданные работы Амедео Модильяни, предвкушая солидные барыши именно в свете известия о кончине автора. Не менее тягостное жизнеописание другого гения, Винсента Ван Гога, явил Роберт Олтмен (в «Винсенте и Тео» /1990/). Впрочем, случались в истории случаи, когда причины житейских невзгод крылись не только (а то и не столько) в обществе, не готовом постичь всю глубину эстетических откровений, но и в проблемах, укоренённых в личности самих художников. Своего рода эталонным кинопроизведением на эту тему представляется французская драма «Камилла Клодель» /1988/, отмеченная уникальной, прямо-таки душераздирающей игрой Изабель Аджани. Сравнение ленты Уилла Шарпа с постановкой Бруно Нюиттена напрашивается не исключительно по той причине, что одарённая скульпторша и график – ученица, любовница и муза Огюста Родена – являлась современницей Луиса Уильяма Уэйна, которого, к слову, даже пережила на четыре года, будучи заметно старше по возрасту. Луис, как и Камилла, столкнулся с постепенным, но, как ни печально, необратимым ухудшением душевного здоровья – и тоже встретил старость в стенах психиатрической лечебницы. Причём Уэйну ещё относительно повезло, что его судьбой в какой-то момент озаботились влиятельные персоны (уровня писателя Герберта Джорджа Уэллса (1) и короля Георга V): благодаря организованному фонду помощи пациенту удалось обеспечить комфортные условия бытования, в первую очередь – возможность продолжать создавать картины в окружении любимых кошек. На мой взгляд, Бенедикт Камбербэтч уступает замечательной актрисе (да и возьмёт ли кто-нибудь на себя дерзость утверждать, будто сумел её превзойти?!), однако скрупулёзность подхода исполнителя не вызывает сомнений. Прославленному (причём уже не ассоциирующемуся исключительно с партией Шерлока Холмса XXI века) британскому артисту пригодилось в работе над ролью собственное увлечение рисованием. И всё-таки гораздо важнее – стремление показать изменения, происходившие с персонажем на протяжении длительного периода. Фильм начинается с грустных кадров одряхлевшего, убелённого сединами творца, в чьей памяти, хочется верить, хоть ненадолго всплыли радужные картины прошлого. Судьба достаточно рано улыбнулась никому не ведомому, подающему надежды иллюстратору, обеспечив поддержку со стороны сэра Уильяма Ингрэма, как раз искавшего для издания The Illustrated London News кого-то взамен переманенного конкурентами сотрудника. Уэйн производил впечатление нескладного, застенчивого, закомплексованного (в частности, тщательно прикрывавшего усами уродующую лицо заячью губу) юноши, а то и вовсе – большого ребёнка. Так получилось, что именно на плечи Уилла легло бремя содержать младших сестёр, и тот факт, что нашёлся влиятельный человек, оценивший его дар, нельзя недооценивать. Не менее знаменательной оказалась встреча с Эмили Ричардсон, нанятой на должность гувернантки для девочек, но в итоге – ставшей законной супругой их брата. Чудаковатому художнику не было никакого дела до досужих разговоров чопорных англичан о мезальянсе: брак с замечательной женщиной принёс по-настоящему счастливые годы, даже несмотря на то, что у дражайшей половины вскоре диагностировали рак. Собственно, именно благодаря ей, приютившей котёнка Питера (любопытно, что хозяева придумали кличку в честь… Петра I Великого!), Уилл и вышел на основную тему в творчестве. Впрочем, здесь следует принципиально оговориться, что Уильям Томомори Фукуда Шарп (таково полное имя режиссёра, наполовину – по материнский линии – японца по национальности) и Саймон Стефенсон, автор сюжета и соавтор сценария, прозрачно намекают: интересы Уэйна простирались гораздо шире изобразительного искусства как такового. Не то чтобы авторы следовали в русле Федерико Феллини, увидевшего трагическую фигуру в Джакомо Казанове, который, запомнившись людям амурными похождениями, тщетно грезил о признании в качестве философа, поэта, математика и даже выдающегося финансиста. Всё-таки Уилл оставался честным, и честным в первую очередь перед самим собой, искренне считая, что способен сочинить великую оперу или же – совершить фундаментальное научное открытие. Российское прокатное название отсылает, разумеется, к пушистым героям зрелых работ знаменитости, ныне ставших предметом коллекционирования, оригинальный же вариант – требует пояснения. Уэйн, вобравший веяния (и предрассудки?) времени, возвёл электричество в ранг квинтэссенции всего сущего – и неизменно выходил из себя, погружаясь в состояния, близкие к помрачению рассудка, едва заподозрив, что это самое электричество кто-то или что-то похищает… Это уже не просто наивность в денежных вопросах или небольшая оторванность от реальности! Казалось бы, викторианская сказочная живопись не может дать адекватного представления об эпохе, внешне благополучной и изысканной, но отмеченной обострением межклассовых противоречий. Уилл Шарп, к слову, достаточно точно реконструирует викторианско-эдвардианскую атмосферу, если, конечно, сделать поправку на нынешние поветрия приглашать актёров без оглядки на цвет кожи (допустим, в образе дирижёра Генри Вуда предстаёт темнокожий Ричард Айоади, американского газетчика Макса Кейса – новозеландец Тайка Вайтити). Вот только истинный художник не только присутствует (присутствует незримо, но – обязательно присутствует) в своих произведениях, но и проявляет поразительную чуткость к происходящим в обществе переменам. Уэйн, рассмотревший, по меткому замечанию сэра Ингрэма, в кошках нечто особое, наверняка гордился тем, что способствовал столь мощному изменению умонастроений – практически во всех социальных слоях, начиная с аристократических кругов. В разные периоды человеческой истории этих животных то обожествляли, то сторонились и побаивались, считая носителями колдовских чар, но, вероятно, никогда прежде не любили так сильно. Неслучайно примерно тогда же, в 1902-м году, из печати вышел и сборник Редьярда Киплинга «Просто сказки», включавший остроумный рассказ «Кошка, гулявшая сама по себе». Заданная стараниями Уилла мода (если слово в данном контексте не прозвучит грубовато) оказалась феноменально устойчивой, притом что интерес к уэйловскому наследию постепенно угас, возродившись лишь в конце прошлого столетия. Это, пожалуй, и является тем главным, что хотели донести до нас создатели фильма. _______ 1 – Между прочим, сыгран именитым австралийским рок-музыкантом и поэтом Ником Кейвом.