Рецензия на мультфильм Последняя фантазия от Евгений Нефёдов

Триумф иранского кинематографа на ряде международных кинофестивалей (включая Канн и Венецию), связываемый в первую очередь с именами Мохсена Махмальбафа, Аббаса Киаростами, Маджида Маджиди, пришёлся на вторую половину 1990-х. Скептики сочли это тогда очередной волной моды на ориентализм, предрекая, что интерес к культурному феномену быстро сойдёт на нет, – и ошиблись (1). По иронии судьбы, ближе к сермяжной правде оказалась радикально настроенная часть западной общественности, выражавшая возмущение тем, что киноискусство страны, десятилетиями находящейся под международными санкциями, привлекает такое внимание. Да, упомянутых выдающихся режиссёров при всём желании не причислишь к пропагандистам теократического режима, установившегося по итогам исламской революции, низвергнувшей шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Но в их работах, независимо от отношений творцов с властями (тот же Махмальбаф с какого-то момента открыто выступал с резкой критикой руководства родного государства), есть нечто принципиально недоступное коллегам из-за рубежа – как голливудским деятелям с их колоссальным финансовым и техническим потенциалом, так и, допустим, европейским интеллектуалам, снимающим артхаус. Кинокамера позволила иранцам выразить особое мироощущение, остающееся, скажем так, за пределами понимания большинства тех, кто существует вовне, в условиях глобализирующегося мира. Впрочем, описанная ситуация относится к игровому кинематографу и документалистике, всё-таки позволяющим при желании обойтись без внушительных трат. А что же мультипликация, требующая особого подхода – как минимум, наличия мощной технологической базы, не говоря уже о национальной школе? Оказывается, персы продемонстрировали похвальное упорство и в данном отношении. Громкий успех (по меркам региона – триумф) «Последней фантазии» произошёл не на пустом месте. И речь не только о том, что Ашкан Рахгозар, прежде чем получил соответствующие возможности (как сказано в финальных титрах, кинопроцесс обеспечил свыше тысячи рабочих мест: было потрачено порядка миллиона человеко-часов в течение восьми лет), попробовал силы в коротком метре. Первой ласточкой стал, по-видимому, ещё Тегеранский кинофестиваль, где, начиная с 1999-го года, устраивали отличные ретроспективы, а местные художники соревновались с коллегами из-за границы – практически со всего света. И уже в начале нового, XXI века Эсфандиар Ахмадиех, считающийся «отцом иранской анимации», выпустил полнометражную картину «Ростам и Эсфандиар» /2002/, посвящённую легендарному герою. Таким образом, прошедшего времени хватило, чтобы тамошние кадры накопили достаточно навыков – и чтобы сложились самобытные традиции, по-своему преломляющие опыт других видов киноискусства. «Последнюю фантазию» вынесли на суд публики в мае 2018-го Канне, затем – на профильном киносмотре в Анси, а следом создатели объехали с работой чуть ли не все континенты. В прессе даже мелькала новость о выдвижении ленты национальным комитетом на премию «Оскар» (сразу в двух номинациях), хотя официального подтверждения этому на сайте Американской киноакадемии обнаружить не удалось. Напрасно отечественные дистрибьюторы выбрали локализованное название, вызывающее ассоциации с японской медиафраншизой «Последняя фантазия». Чем не понравился, например, вариант «Последний вымысел»? Ведь и «экспортная» (англоязычная) версия заголовка – «The Last Fiction», а не «Final Fantasy». Ашкан обратился не к гипотетическому грядущему и не к параллельным вселенным, таящим массу опасностей, но к легендарному прошлому. Он посвятил своё детище Фирдоуси, который свыше тридцати лет боролся за сохранение языка фарси и персидской культуры. При этом мультфильм, пожалуй, не стоит рекомендовать детско-подростковой аудитории. И причина кроется не только в умеренно натуралистичном визуальном ряде (в ходе битв кровь льётся, что уж скрывать, щедро) и в некоторых пугающих – достойных хорроров – элементах. Вспомним хотя бы эпическую кульминационную схватку с нечистью!.. Если воспринимать события в духе фэнтези, проводя аналогии на основании отдалённого сходства стилистики (допустим, с творчеством Ральфа Бакши, включая адаптацию толкиновского «Властелина колец»), действо может показаться переусложнённым, даже запутанным. Общая нить повествования, конечно, не утрачивается по мере развития перипетий, но авторы с первых же кадров апеллируют к неявному знанию зрителей – отсылают к важным аспектам национальной культуры, являющимся для соотечественников общеизвестными. Грубо говоря, перед сеансом необходимо хотя бы поверхностно ознакомиться с тем, какое место в истории занял эпос «Шахнаме», оставленный будущим поколениям, и с его кратким содержанием. Впрочем, у неведения есть свои преимущества. «Последняя фантазия» основана на одном из сюжетов названного произведения (известного и как «Книга царей»), который посвящён правлению Заххака. Экранные события начинаются в тот момент, когда войско под предводительством Джамшида одолело зловещего Аримана (Ангра-Майнью), но монарх, возгордившись, отправился на покорение новых земель. Мало того, быстро покинул наш бренный мир оставленный владыкой наместником Мадрас – и престол занял его сын. Казалось, что Заххак ведёт себя на троне достойно, ревностно исполняя заветы отсутствующей царственной особы – и не вызывая у подданных подозрений, пока однажды… Рахгозак выстраивает в первой части повествования достаточно мощную интригу, заставляя зрителей (вместе с мудрым визирем) усомниться в порядочности того, кто носит маску всеобщего благодетеля, оберегающего вверенное ему государство. Возникающий мотив избиения младенцев наверняка вызовет библейские ассоциации (с преступлением Ирода I Великого, опасавшегося рождения Мессии), но постепенно накал страстей приобретает, скорее, шекспировский масштаб – с поправкой на сверхъестественные силы и специфику Древнего Востока. Чем дальше, тем режиссёр-сценарист всё основательнее погружается в беспокойные души персонажей. Пожалуй, в том и заключается отличие от привычных западных кинофантазий. Мультфильм начинается с имитации «субъективной камеры» – взгляда контуженного воина в разгар побоища. На протяжении повествования режиссёр неоднократно вводит кадры ночных кошмаров и бессвязных видений, в которых помимо прочего – спрятан ключ к тому, что вскорости произойдёт наяву. И он, безусловно, прав, прозрачно намекая, что фантастические образы, порождённые синкретической коллективной фантазией адептов прежних, доисламских религий (маздаизма и зороастризма), истинны в той мере, в какой отражают человеческую натуру как таковую. Увы, подтверждаются и более смелые предположения. Необходимость борьбы с приверженцем Ахримана, втайне утоляющим голод ненасытных рогатых змей, сохраняет актуальность по сей день. И тут даже излишне называть конкретные имена, государства, наднациональные организационные структуры. В «Последней фантазии» точно передано ощущение тревоги, словно разлитой в воздухе современного мира, исподволь готовящегося к надвигающейся схватке с воплощением зла. При этом немаловажным будет и то, сумеет ли новый герой обуздать жажду отмщения, прервав кровопролитие… Сложно сказать, насколько сильный отклик пафос произведения найдёт у зрителей за пределами Ирана. Но тот факт, что помимо самого мультфильма увидели свет два графических романа и игра для мобильных устройств, косвенно свидетельствует: усилия авторов не пропали втуне. _______ 1 – О чём говорит, в частности, получение сразу двух премий «Оскар» Асгаром Фархади – сравнительно недавно (за «Развод Надера и Симин» /2011/ и «Коммивояжёра» /2016/).