Рецензия на фильм Жизнь на перемотке от Сергей Кудрявцев

Фильм «В режиме воспроизведения» (наверно, так следовало бы перевести оригинальное название Play) 39-летнего французского режиссёра Антони Марсьяно можно посчитать в художественном плане вполне средним. Хотя он заслуживает интереса в качестве своеобразной киноисповеди о двадцати пяти годах жизни парня по имени Макс - с 1993 года по 2018-й. Причём он является фактическим ровесником Марсьяно, которому тоже было четырнадцать лет в ту пору, когда начинается рассказываемая история, а главное - запечатлённая на плёнке любительской видеокамерой. И из всего отснятого за четверть века материала Макс собирается смонтировать полнометражную ленту, чей финал пока ещё неясен, но мы всё-таки получаем возможность стать свидетелями того, как он сам совершает романтический поступок, на который не решался с подростковых времён. В этом смысле картину «Жизнь на перемотке» (такова русская версия названия) нетрудно принять за очередную интерпретацию долголетней любовной истории, которая никак не складывалась у главных героев по разным обстоятельствам. И не столько из-за нерешительности молодого человека, остающегося довольно незрелым даже на четвёртом десятке лет, сколько по причине его увлечённости заснятой реальностью, но не действительностью как таковой. То есть жизнь, существующая на видеокассете или на мобильном телефоне, кажется словно подлиннее, чем на самом деле. Любопытно, что именно в 1993 году вышел американский фильм «Моя жизнь» (1993) Брюса Джоэла Рубина, где основной персонаж, узнав о своей смертельной болезни, пожелал оставить для потомков видеосвидетельство о том, что он всё-таки был на этом свете. Таким образом, его инициатива направлена из настоящего в будущее. А вот во французской ленте герой, напротив, погружается в собственное прошлое, чтобы найти какой-то выход для себя в настоящем. И благодаря этому, он надеется на своё счастливое будущее, о чём раньше мог только мечтать. Однако в случае с картиной Антони Марсьяно куда важнее подойти с концептуальной точки зрения, вообще взглянуть на неё с позиций онтологической природы кинематографа, даже если сам режиссёр не очень-то задумывался над этим и вряд ли знаком со статьёй «Запечатлённое время» Андрея Тарковского, написанной более полувека назад. Ведь тот в качестве идеального примера работы над фильмом приводил следующий аргумент: «Автор берёт миллионы метров плёнки, на которой последовательно, секунда за секундой, день за днём и год за годом прослежена и зафиксирована, например, жизнь человека от рождения до самой смерти, и из всего этого в результате монтажа получает две с половиной тысячи метров, то есть полтора часа экранного времени». И если в течение первой трети именно полуторачасовой ленты Марсьяно предполагаешь, что он ограничится лишь несколькими эпизодами из жизни Макса и его друзей, то потом убеждаешься в большей всеохватности отснятого материала, хотя нет там ничего столь уж особенного и вообще не банального. Но как ни странно, продление своего рода киносеанса из прошлого и увеличение экранных подробностей существования персонажей в различном возрасте даёт непроизвольное ощущение «запечатлённого времени», о чём так грезил Тарковский.