Рецензия на фильм Влюбленный Ван Гог от Сергей Кудрявцев

Фильм начинающего французского режиссёра Жан-Люка Аяша почему-то имеет англоязычное название Van Gogh in Love, хотя все герои общаются на своём родном языке. И даже сошедший с автопортрета, как бы материализовавшийся в современной реальности голландский художник Винсент Ван Гог говорит по-французски, что не удивительно, поскольку он немало лет в собственной жизни и творчестве провёл именно во Франции. Может быть, подобное название выбрали с учётом международного кинорынка, ибо фигура Ван Гога давно и с завидной регулярностью привлекает не только арт-дилеров и тех, кто теперь покупает его картины за баснословные суммы, но и кинематографистов, для кого интересна и по-своему загадочна персона «странного гения», которого чуть ли не принято считать безумным. Молодой Аяш, ещё выступив в качестве сценариста, придумал два вроде бы необычных сюжетных хода: помимо уже упомянутого, связанного будто с воскрешением Винсента Ван Гога спустя сто сорок лет, есть вполне остроумная и экстравагантная попытка высмеять нынешнее сверхконцептуальное искусство с его культом намеренной пустоты и сознательным возвеличиванием чего-то ничтожного. То, как внезапно делает сногсшибательную карьеру бедствующий парижский художник Лео Маззотти, однажды согласившись намалевать позорный рекламный плакат с использованием автопортрета Ван Гога, действительно преподнесено на экране язвительно и с сарказмом. А вот неожиданно обретающий плоть и кровь, совсем не признанный при жизни Винсент Ван Гог не кажется убедительным - наоборот, выглядит унылым и довольно занудным типом, который столь же скучно и однообразно пытается ухаживать за Элизой, якобы опознав в ней свою любовницу из прежнего пребывания на Земле. Более-менее он оживляется лишь при общении с двумя дочками-близняшками Элизы, которых она родила от… Но это лучше утаить для финала рассказываемой истории, всё равно не производящей необходимое эмоциональное впечатление, словно автору данной ленты самому несколько поднадоела собственная задумка, и он уже точно не знал, как выпутаться из создавшегося положения: что сделать с бесприютным Ван Гогом и куда пристроить Лео Маззотти, вроде бы осознавшего глупость и никчёмность мира так называемой «высокой живописи». В любом случае, можно поощрить режиссёра, дебютировавшего в полнометражном кино, за стремление хоть как-то разнообразить будто «двойную арт-хаусность» тех европейских фильмов, где избрана художественным предметом именно арт-среда, но создатели нередко увлекаются чересчур невразумительными и невоздержанными фантазиями. У Аяша всё более-менее скромно и без эпатажа.