Рецензия на фильм Чистое место от Kickingrussian

В фантастической антиутопии "Чистое место" режиссера и сценариста Никиаса Криссоса ("Бункер") находится место для социальной критики и для аллюзий из греческой мифологии и немецкой мифологии. Постановщик без большого труда создает абсурдную и странную атмосферу общества, четко поделенного на мир "грязных" детей, которые работают на заводике по производству мыла, и "чистых" взрослых-патрициев в белых одеждах, наслаждающихся жизнью и искусством на безымянном греческом острове. Мистический диктатор (Сэм Лаувейк, "Вечно молодой", "Лукас") всего островного бытия выступает в роли мудрого отца народов с манерами ярмарочного фокусника и создателя мифов о самом себе. Безусловно, для краеугольным моментом для проекта Криссоса является высказывание на темы злоупотребления властью и существующих привязанностях тех, кто остался без семьи не без помощи героя Лаувейка. Делая детей, брата (Клод Хайнрих, сериалы "Восемь дней" и "Тьма") и сестру (Грета Бохачек, "Суспирия", "Белый кролик"), протагонистами экранной истории, режиссер добивается необходимого эффекта для точной настройки тех, кто будет участвовать как в демонтаже режима опереточного тирана, так и выступит со всей подростковой энергией против ненавистной и лживой родительской фигуры. Поскольку работа Криссоса имеет тягу к театральности, то постановщик в условиях нескольких локаций разыгрывает пьесу, где скрытые сексуальные желания персонажей, одержимых чистотой вслед за правителем, тесно переплетаются с концептами литературных сказок. В условиях сценария, написанного совместно с Ларсом Хеннингом Юнгом, режиссер представляет не просто собственный взгляд на сектантство как таковое, разрабатывает для него религию и ритуалы, но и еще выводит безысходную формулу для стремящихся на свет из темноты подземелий. Господство чистоты, внешней и внутренней, устанавливает для помытых пропуск в рай, в Элизион, но движение из грязи к столу и милости диктатора сродни игре в лотерею с Богом, где главную роль играет не вера, а личная преданность и молодое упругое тело. В представлении Лаувейка диктатор получился таким олдскульным социопатом, немного безумным и немного эпатажным, оторванным от реальности и в то же самое время манипулирующим своей пастой как восторженным стадом. Поэтому "Чистое место" вполне вписывается в тренд мрачных и экзальтированных фильмов вслед за "Солнцестоянием" Ари Астера и "Сквозь снег" Пона Джун-хо и показывает еще одну сторону того, как могут повести себя фанатики в иррациональной ситуации. В экспозиции к "Чистому месту" Криссос показывает двух детей, брата и сестру, Пауля и Ирину, ворующих бански с консервами с полок в магазине в Афинах и убегающих на берег моря, где их ждет маргинальная мать. Очевидный символ, который постановщик использует для дальнейших настроек - это грязный плюшевый медвежонок, найденный Паулем на пляже. Мальчик с сестрой несет игрушку к берегу моря, чтобы отмыть от грязи, и не замечает, как с берега небольшого острова за ними наблюдает почтенный господин в белом по имени Фуст (Сэм Лаувейк). Черно-белые снимки этого же мужчины, везде остающимся верным белому цвету, в окружении то ли учеников, то ли последователей его учения о чистоте проходят между титрами, и Криссос не скрывает от публики, что персонаж Лаувейка чтит греческую богиню здоровья Гигиею и поклоняется ей. Спустя несколько лет режиссер опять показывает повзрослевших Ирину (Грета Бохачек) и Пауля (Клод Хайнрих) на одном из небольших островов в Эгейском море. Чумазые и одетые в рванье подростки заняты сбором трав для мыловарни господина Фуста, без всяких моральных мучений эксплуатирующего труд беспризорных детей, которых белокостюмный диктатор привозит с материка. За работой безутешных малолеток приглядывает Альбрих (Даниэль Фрипан) такой же обитатель островного "дна", которому Фуст поручил контролировать ручное производство его главного продукта - белого мыла по особому рецепту. По вечерам юные рабы героя Лаувейка при свете нескольких свеч, подобно первым христианам, слушают истории от Ирины, которая вольно пересказывает им греческие мифы о Гигиее и об Элизиуме, рае для чистых душой и сердцем. На острове регулярно проводятся службы, очень похожие на религиозные, где правая рука Фуста по имени Ледер (Вольфганг Кечор, "Сопротивление") перед появлением диктатора рассказывает переработанную начитанным и увлеченным хозяином острова историю о сотворении мира, о победе белой чистоты над черной грязью. Появление характера Лаувейка Криссос выставляет с большой долей театральности. Фуст слишком любит слушать песни в свою честь, он - властитель дум "чистых", тех, кто бежал в островную идиллию и готов принять любую чушь в обмен на сытую жизнь. В сцене появления манерный характер Лаувейка, и начинается хвалебное песнопение в честь великого Фуста, который стал спасителем, островным мессией для грязных душ. В группе "грязных" подростков хозяин острова замечает ангельское личико Ирины, которая идеально подходит для его новой театральной мистерии во славу самого себя. Прежняя пассия, Мария (Лена Лауцемис, сериалы "Неортодоксальная" и "Германия 89"), которую Фуст давно не мыл, немедленно отстраняется от роли, а Ирина оказывается в "чистой" части социума и пытается постичь его лицемерные порядки. Поскольку в центре "Чистого места" Никиас Криссос помещает диктатора, который ведет себя как свихнувшийся супергерой, помешанный на античности и сотворении мифов о себе, то комический эффект ленты не заставляет себя долго ждать несмотря на всю внешнюю мрачность и беспросветность. В первом акте ленты постановщик старается сделать из персонажа Сэма Лаувейка настоящую харизматичную загадку: Фуст в исполнении актера патологически боится микробов и испытывает отвращение от секса. Но его аффектные манеры производят необходимый эффект как на собранный им круг "чистых" воздыхателей, включая Зигфрида (Даниэль Штрассер), готовящегося воплотить образ "прочищенного" вождя на сцене, так и на подземных малолетних простолюдинов-мыловаров. Просматривается работа Криссоса с механикой возникновения современных сект как таковых, где невротик творит собственный философский мэшап из христианства и античной мифологии. Характер Лаувейка несет чистоту своим адептам и избавляет их от грязи этого мира, перерабатывая в мыло отходы, которые выбрасывает на берег моря. Белоснежный островной анклав Фуста схож по концепту с тем, что представила Элис Вэддингтон в "Райских холмах" пару лет назад, тот же самый райский мир постепенно превращается в белый кошмар общества, где совместная помывка просветленных последователей вот-вот готова превратиться в оргию. За многочисленными наслоениями Криссоса хорошо прослеживается желание привлечь внимание к современному обществу, которое по-прежнему остается разделенным на классы и кормит щедрыми обещаниями о социальных лифтах тех, кто находится в самом низу. В высказываниях постановщика сквозит тоска по общности и сплоченности, одинокий диктатор меняет одну фаворитку на другую, но в целом Фуст оказывается сомнительным и вздорным мужчиной, который купается в нарциссизме. Криссос насыщает "Чистое место" жанровыми отсылками и в то же самое время старается сделать работу максимально многослойной, размещая ее в пространстве из греческой трагедии, мрачного фарса и неонового неонуара в духе Николаса Виндинга Рефна. Режиссер отлаживает работу по функционированию тоталитарных механизмов и в то же самое время заставляет Пауля поднять восстание против Фуста и "чистых". Победа детской революции в кульминации оказывается одним из самых заметных сюрреалистических эпизодов в кино последнего времени: освободившийся несовершеннолетний герой Клод Хайнриха со своими друзьями познает радости жизни в стрип-клубе, куда на несколько мгновений переносится призрак Фуста. Поэтому "Чистое место" сияет изобилием идей и местами оказывается загадкой даже относительно самого себя. Зрелище от Никиаса Криссоса несмотря на отличный дизайн и блестящую визуализацию оператора Йоши Хеймрата ("Кроваво-красное небо", "Берлин, Александерплац") оставляет двоякое впечатление: постановщик создает похожий на сказку триллер с отсылками к мифологии и в то же самое время не находит ничего лучше, чем представить зрителям двусмысленный финал. Тем не менее, лента, черпающая вдохновение из магического нарратива, вполне уверенно ставит диагноз социуму, где яркость света мегаполисов продолжает порождать братьев и сестер для циничных и недалеких пастырей, всю жизнь преодолевающих сильнейшие детские психотравмы и грезящих об идеальном величии.