Рецензия на фильм Казнь от Евгений Нефёдов

Ладо Кватания зарекомендовал себя в профессиональных кругах постановкой рекламных роликов, а особенно – музыкальными видеоклипами на композиции таких исполнителей, как Дельфин, Oxxxymiron, «Ленинград»… Если учесть данное обстоятельство, не удивишься, опознав его коллегу Илью Найшуллера в образе одного из подозреваемых, рэпера Хаски (1) в двойной роли идиота и брата-близнеца идиота, а Манижу Сангин – в качестве матери Иссы Давыдова, чьё убийство в значительной степени предопределило дальнейшую судьбу мальчика, избравшего стезю следователя. И ещё здесь поневоле напрашивается параллель с Дэвидом Финчером, который, начиная со второй кинокартины («Семь» /1995/), оставил исключительно яркий след в триллере. Кому-то подобное сравнение, вероятно, покажется преждевременным или неоправданно лестным, но для дебюта «Казнь» – очень крепкая работа. Озвученные Ладо в интервью соображения, что режиссура малых форм помимо того, что приносила стабильные доходы, позволила основательно подготовиться к переходу к полнометражным фильмам, не кажутся бахвальством. Кстати, охотно верю, что сочинение (в соавторстве с Ольгой Городецкой) многосложного, таящего несколько неожиданных поворотов сценария заняло два долгих года, благодаря чему съёмки прошли относительно гладко. Всех причастных к появлению «Казни» можно поздравить не только с интересом, проявленным к их детищу на зарубежных киносмотрах (в частности, на кинофестивалях во французском городе Реймсе и в испанском Сиджесе). Обращают на себя внимание достойные показатели в национальном кинопрокате: за месяц аудитория составила 136,6 тысяч человек, обеспечив RUR46 млн. кассовых сборов. Для сравнения: на сеансы стартовавшего чуть позже (в аналогичных условиях, при отсутствии громких голливудских кинопремьер) лихого и дюже язвительного боевика Кирилла Соколова «Оторви и выбрось» /2021/ удалось продать билетов в четыре с лишним раза меньше. И это при том, что посетителю кинотеатра свыше двух часов приходится не просто следить за перипетиями, но также – изрядно ломать голову над подброшенной кинематографистами головоломкой. Напрасно, думается, оператор Денис Фирстов и постановщик не выдержали в разной стилистике (хотя бы за счёт выборочного использования чёрно-белого изображения) эпизоды, развёртывающиеся в прошлом и в настоящем – в 1991-м. Чтобы с ходу запомнить (с привязкой к конкретному моменту!) события, реконструируемые в многочисленных флешбэках, требуется по максимуму напрягать память. А стоит ослабить внимание, упустив важную деталь (даже фразу в диалоге), – и рискуешь потерять нить сюжета, эмоционально выпав из происходящего на экране. Авторы не стремились сознательно запутать публику, ловко смешав временны́е пласты (как братья Майкл и Питер Спириги в «Пиле 8» /2017/), но… титра с указанием того или иного года – недостаточно, чтобы сознание зрителя автоматически, как по команде, переключалось. И есть у произведения другой, более существенный изъян, который нельзя проигнорировать. К счастью, на сей раз не возникает необходимости говорить о некритическом заимствовании – на грани подражания – приёмов у зарубежных, прежде всего голливудских, мэтров, что обычно приводит к жалким результатам (как, скажем, в претенциозном фильме «Тот, кто гасит свет» /2008/). Но ещё досаднее, когда не учитывается опыт, накопленный отечественным киноискусством. Ладо скрупулёзнейшим образом проработал ушедшую натуру, добившись уровня бытовой аутентичности, достойного «ленинградской школы». И в данном отношении, и в нагнетании саспенса он вполне сопоставим с Семёном Арановичем, но фильм уступает «Противостоянию» /1985/ в ином существенном аспекте. В мини-сериале рассказ о поимке Кротова, проделавшего путь от изменника Родины до серийного убийцы и мимикрировавшего под рядового советского гражданина, был не просто вписан в исторический контекст, но крепко-накрепко увязан с обстоятельствами сменяющих друг друга эпох, что в конечном итоге позволяло осмыслить само Время. В «Казни» выбор рокового для страны года – тем более накладывал серьёзные обязательства. Кватания и Городецкая, вероятно, могли бы сослаться на авторитет Пона Чжун Хо или того же Финчера, которые, обратившись к подлинным уголовным делам (соответственно в «Воспоминаниях об убийстве» /2003/ и в «Зодиаке» /2007/), ограничились тщательным воспроизведением атмосферы прошлого. Однако проблема в том, что ни Республика Корея, ни США в рассматриваемые режиссёрами периоды не пережили сопоставимых по масштабам потрясений. Игнорирование же нашим соотечественником (неважно, родившимся на территории РСФСР или в одной из союзных республик) такого переломного момента, как развал государства, по меньшей мере странно. Лучше уж было перенести события в современность – по примеру создателей телесериала «Метод», тоже частично опиравшихся (имеется в виду четвёртая серия первого сезона) на факты биографии Анатолия Сливко. И что самое досадное – смутные намёки на желание осмыслить фатальные перемены улавливаются: так, врач-психиатр Григорьева резонно замечает, что «преступники отражают новые реалии, в которых мы живём» (обесценивание жизни, системная жестокость, серийные убийцы). Но мотив остаётся толком не проартикулированным, а рассуждения Ивана Севастьянова о «выгоде» системы, позволившей манипулятору избежать кары за совершённое преступление, звучит чересчур абстрактно… Впрочем, нелишне ещё раз оговориться: обозначенные недостатки не перечёркивают достоинств фильма, которым мог бы заслуженно гордиться и не дебютант, а признанный мастер. Нет необходимости подробно останавливаться на сюрпризах интриги: её изощрённость любители детективов с триллерами и сами оценят по достоинству. Принципиально отметить, что действие выстроено аккурат по модели Элизабет Кюблер-Росс, описавшей динамику отношения пациентов к неотвратимой смерти: соответствующие названия (от «Отрицания» до «Принятия») носят главы со второй по шестую. Завершаются же муки частью VII, с заголовком «Казнь». И казнь оказывается не привычной (через расстрел или хотя бы повешение), а этрусской, когда виновника приковывали к жертве до тех пор, пока труп не разлагался… Разумеется, с точки зрения житейского правдоподобия вызывает сомнение возможность возникновения столь сложной ситуации – с похищением душевнобольного с редчайшим диагнозом, с подстроенной хитроумной ловушкой (так и хочется добавить: в духе заокеанского Конструктора) и т.д. Но чем дольше длится картина, тем сильнее уверяешься в мысли, что авторы блестяще овладели секретами драматургии, и с растущим интересом ожидаешь развязки. Даже знаменитому совету Блейка Снайдера («Спасите котика!») последовали: Иван подбирает и выхаживает выпавшего из гнезда совёнка, доказывая своим поступком, что в жестокой реальности есть место состраданию. Не вызывает возражений пафос финала, который можно попытаться сформулировать так: и в безотрадной ситуации, когда всё вокруг (как минимум, привычный социально-экономический уклад, искусственно доведённый до состояния кризиса) летит в тартарары, справедливость должна быть восстановлена – хотя бы ценой жизни праведника. Между прочим, к схожему выводу приходил персонаж у Клода Шаброля, веривший, что зверь должен умереть – пусть и человеку придётся погибнуть тоже. _______ 1 – Мгновенно вспоминается скандально известный (запрещённый на территории РФ) клип «Иуда».