Рецензия на фильм Молодость от Сергей Ю.

Любители изысканного стильного артхаусного кино получили прекрасный подарок: новую трагикомедию якутского режиссера Дмитрия Давыдова «Молодость». Якутия (Республика Саха) многое дала миру: богатейшие алмазные месторождения, великая река, которая подарила имя вождю мировой революции. Там находится полюс холода Оймякон, ловятся вкуснющие рыбы под названием чир, муксун и омуль. А еще здесь обитают люди, сотворившие настоящее культурное чудо: самобытный кинематограф мирового уровня. Последний тому пример – картина «Молодость» режиссера Дмитрия Давыдова с Альбертом Алексеевым в главной роли. Сорокалетний оболтус Василий Семенович Николаев после 20-и лет отсутствия буквально из ниоткуда возвращается в родную деревню. Гостеприимные земляки первым делом основательно отрабатывают на Васе удары руками и ногами по различным частям тела, после чего тот излагает причины своего визита на малую родину в отделении полиции: служил в армии, осел в городе, женился, обзавелся потомством. В целом жилось вроде неплохо, вот только слегка душновато среди большого количества многоэтажных зданий. Вася заселяется в доме, доставшемся ему от покойных родителей, устраивается на работу в котельную, пытается наладить свой немудрящий холостяцкий быт: навесить на окно штору, присобачить к штакетине во дворе телевизионную антенну и уничтожить обитающую в пустом холодильнике муху. Почти все у него получается, но вот с мухой возникают проблемы. Параллельно Вася старается восстановить старые связи, которые помогут ему молодость вспомнить: одноклассница Вера, друг детства Павлик встречаются с ним, но полноценный контакт у них не срастается, то муж помешает, то водки окажется слишком много. А еще новоявленного кочегара преследует какой-то загадочный тип, требующий вернуть ему угнанный Василием в уже почти мифической юности мотоцикл. Действие картины разбивается на мозаику отдельных эпизодов, обильно сдобренных абсурдистским юмором и еще более сюрными песнями и плясками народонаселения Севера. Зрелище удалось на славу. Мне трудно сравнить творческую манеру Давыдова с кем-то из классиков. Если говорить о мировоззренческом пофигистском месседже, то, скорее всего, можно вспомнить Эмира Кустурицу. Если бы его шкодливых цыган переместить с комфортных Балкан на 56-градусный якутский морозец, они, пожалуй, стали бы чудить примерно в том же стиле, что и персонажи Давыдова. Комические вставки «Молодости» представляют собой целую россыпь отличных находок. Чего стоят только реклама и ужастики на местном телевидении! А погоня за мухой, вырвавшейся из пустого холодильника – это же готовый клоунский номер элитного цирка. Возникает соблазн сравнить якутское чувство юмора с тем, которое нам сегодня демонстрируют кинематографисты тоже тюркоязычного и тоже постсоветского Казахстана. Но такое сопоставление будет явно не в пользу южан. Их уровень находится где-то в диапазоне КВН-овских приколов. А вот уроженцы прохладной тундры зажигают так, что всякие там «Монти Пайтон», проливая слезы зависти, начинают нервно перечитывать Беккета с Ионеско в поисках адекватного абсурда. Музыкально-танцевальная составляющая картины под стать сценарному тексту. Ностальгический танец Васи и Веры заставляет вспоминать классический дуэт персонажей Джона Траволты и Умы Турман из «Криминального чтива» Квентина Тарантино. В своем стиле, но ничуть не хуже. Саундтрек тоже внушает почтение. Мощные гитарные риффы, прекрасно записанные на солидной студии, аккомпанируют изумительному варварскому вокалу, который дает основание полагать, что предки членов рок-группы «Хардыы» явно были не слабыми шаманами. И, наконец, операторская работа. Николай Петров обозначил такой уровень мастерства, что, на мой взгляд, к нему должна выстроиться длинная очередь из продюсеров и режиссеров, рассчитывающих получить что-то в Каннах, Венеции или Берлине (о такой ерунде, как Оскар, я даже говорить не стану). Сначала возникает впечатление, что съемочной группе просто не хватило средств на приобретение нескольких камер. Они работают так: выстраивают кадр и снимают со штатива. Персонаж выходит из поля зрения камеры и сразу пропадает, она за ним не идет. Все делается без восьмерок, каждая отдельная сцена снимается без склеек. Манера кажется несколько архаичной, но сегодня подобная работа – практически авангард. Просто отдыхаешь от тряской работы с плеча, от постоянного мельтешения разных планов, от рваного клипового монтажа. И никакой тебе расфокусировки заднего плана! При этом подобный стиль не отдает театральщиной: камера работает не на публику, а на главного героя и окружающий его антураж: актеры не стараются все время смотреть на вас. Используется очень интересный прием: чтобы сконцентрировать внимание зрителя на главном герое или какой-то нужной детали, второстепенные по эпизоду персонажи представлены в виде теней (или голоса за кадром). При этом картинка выстроена изумительно: масса многозначительных деталей и какое-то неуловимое эстетство, позволяющее восхищаться тем, от чего, вроде бы, нужно было содрогаться. Ужасающая нищета обитателей затерянной в снегах деревушки, чудовищная неряшливость их быта становится красивой благодаря магии авторов картины, которые из жуткого мусора, каких-то жалких обломков и отходов конструируют композиции, достойные занять место где-нибудь на экспозиции современного искусства. А чтобы зрителю мало не показалось – пожалуйста: вот вам видовые кадры потрясающей природы зимней Якутии, искореженные леса, покрытые сверкающим снежным саваном. При этом по картинке становится понятно, что на месте съемок действительно царили арктические морозы. Истекает час хронометража фильма, и оператор выдает настоящее соло, начинает забавляться, показывает зрителям и критикам, что ничто операторское ему не чуждо. Камера словно сходит с ума: дикое мельтешение при работе с плеча, деревья вдруг начинают расти с неба в землю, потом включается двигатель «вертолета», по мере ускорения вращения камеры экран покрывается бликами и полосками. Разгул визуального джаза внезапно прекращается: герой просыпается и вслушивается в звуки летающей по комнате мухи. Но и в дальнейшем Николай Петров периодически отходит от статичной манеры съемок и балует зрителей оригинально выстроенными композициями. Завершение картины подробно комментировать, наверное, не стоило. Как и положено в добротном артхаусном кино, нам представлен открытый многозначный финал. Но я все же решусь представить собственное толкование подобного завершения сюжета (имею полное право, коль скоро создатели картины отошли от последовательно-логического изложения своей истории). Претерпев зрелище родного пепелища, Вася делает сюжетную петлю и закругляет свои похождения там же, где их и начинал: в отделении полиции и на дискотеке в деревенском клубе. Его ностальгические изыскания, его северная одиссея в поисках утраченного времени увенчало вроде бы фиаско. Он сидит на полу, слушает жужжание мухи и молча улыбается, внимая гневным инвективам участкового. Назойливое насекомое наводит ужас на обитателей обезьянника: их можно понять, где мухи – там где-то поблизости их повелитель (чёрта по сюжету уже упоминали Вася и его друг Павлик). И тут Василий сменяет молчаливую улыбку Будды на гомерический хохот. На него явно обрушилась волна экзистенциального ужаса перед лицом бренности всего сущего. А в самом финале авторы слегка снижают накал пафосного озарения главного героя. Он, пританцовывая, уходит прочь из прекрасно-ужасной деревни своей неугомонной юности. Гуляй, Вася! Все к лучшему в этом лучшем из миров.