Рецензия на фильм Снег, сестра и росомаха от Kickingrussian

Сверхъестественная драма "Снег, сестра и росомаха" режиссера и сценариста Романа Михайлова ("Сказка для старых") позволяет смотреть на линии жизни двух абсолютно разных людей с точки зрения метафизических совпадений и использует телефонную связь для коммуникации между мужским и женским. Постановщик использует универсальность истории без адреса, которая могла произойти где угодно и существует у Михайлова внутри небольшого провинциального города, и соединяет два мира, наделенных антагонистическими чертами. У режиссера за высокое отвечает проповедница Елена (Екатерина Старателева), молодая женщина, которая несет слово Божие для некой религиозной секты с отработанной эмоциональностью марафона желаний и колесит по стране с "тур-менеджером" Крышей (Кирилл Полухин, "Бешенство", сериал "Бешенство"), бывшим заключенным, топтавшим зону вместе с отцом подопечной. В нижнем мире Михайлов размещает служителя закона, капитана полиции Николая (Фёдор Лавров, сериалы "Шаляпин" и "Зверобой"), бьющегося, как и героиня Старателевой, головой об лед экзистенциального кризиса и время от времени уходящего в наркотические трипы для сверки компаса с окружающей реальностью. В авторском представлении центральных персонажей чувствуется тяга постановщика к исповедальности средствами кино. Далеко не случайно лента начинается с исповеди Елене прихожанки церкви, и в большей степени в фильме Романа Михайлова волнуют трактовки и трансформации страхов, которые сидят где-то в глубине каждого из нас и резонируют время от времени. Экранная история о том, как встретились два одиночества у постановщика приобретает мистический оттенок, потому что персонаж Лаврова очень часто и подолгу грезит наяву. Вне работы, которая связана с поиском разного рода наркодельцов, Николай пестует Росомаху - любимого персонажа детства, плод собственного воображения, средоточие страхов и клаустрофобии. В то же самое время, без меры рефлексирующая Елена чувствует в себе отголоски ведьмы, разговаривает с мертвой сестрой, которая, очевидно, покинула мир по причине суицида и бродит в приступах лунатизма вдоль железнодорожных путей, символизирующих, по всей видимости, по выставленным Романом Михайловым настройкам, бесконечность. Благодаря режиссуре выстраивается шероховатая, но тщательно сконструированная постановщиком, герметичная реальность, где могут, со слов местных жителей, происходить чудеса превращений женщин в птиц по ночам и есть некая тяга к коллективному спасению через групповые религиозные собрания. Поэтому "Снег, сестра и росомаха", хотя и претендует на артхаусную трактовку и всячески подчеркивает собственные посконность и малобюджетность, точно попадает в цель, когда делает акценты на моментах взаимодействия между разрывающимися изнутри от собственных психологических травм мирами. Внутри "Снега, сестры и росомахи" Михайлов эксплуатирует под видом магического реализма галлюцинации наяву и входит отчасти на территорию современного хоррора, переосмысливая такие фильмы, как, например, "Солнцестояние" Ари Астера, где режиссеры подчеркивают значимость нахождения в кругу себе подобных. Криминал, на котором завязана по факту деятельность общины, выплачивающей Елене хороший гонорар за миссионерский вояж, смешивается с чистыми лицами прихожан, нашедших в религии собственную гавань доброты и тепла. Николай вместе с Напарницей (Юлия Марченко, "Герда", "Зови меня Дрозд") по долгу службы должен сохранять рациональность и чувство юмора в абсолютно психоделических местах. Тем не менее, в представлении режиссера Романа Михайлова он оказывается латентным эскапистом, беглецом неведомо куда, особенно когда прорубается по глубокому снегу в третьем акте и блаженно сворачивается в позе эмбриона посреди белого безмолвия. Ошибка телефонного звонка, когда Федору Лаврову в кадре слышен на другом конце незнакомый женский голос, у постановщика выходит за границы триггера в нарративе и приобретает намного более тонкий оттенок мелодрамы аудиалов. Николай, по сути дела, придумывает себе родственную душу и забывает о чутье, свойственном полицейскому, воспринимая по тону разговора характер Старателевой за учительницу. Таким образом, автору, к удовольствию же собственных персонажей, удается волшебное качество обнулить окружающий мир для двоих и добавить к теме исповедальных диалогов между героями еще огромную порцию надежды, как для Николая, который боится не вернуться обратно в своих путешествиях по расширению сознания, так и для Елены, испытывающей кризис усталости от трансляции чужих мыслей. Однако, несмотря на всю затейливость экранного материала и претензию картины на мягкую иррациональность, Роману Михайлову как режиссеру удается остается скрытым прагматиком, когда уже в ядре постановки он заключает амбивалентность центральных персонажей как базовую идею, делая двойную жизнь персонажей Лаврова и Старателевой нормой. Во время проповедей Елена, подобно актрисе из заезжей антрепризы, удивляет зал и излучает вибрации веры как некой новой успешности, распадаясь за пределами сцены буквально на части и пытаясь справиться с собственной кармой по ночам. Такой обаятельный вне службы Федор мечется внутри личной пустоты и не может воспринимать длинные сюжеты. По всей видимости, профессиональная деформация полицейского приучила его мыслить только исключительно действиями, а все навязчивые детские фобии перемалывать и глушить наркотиками как негативный ментальный фон. Поэтому "Снег, сестра и росомаха" очень своеобразно, почти конспирологически, ловит многочисленные вибрации момента и без острых переходов высказывается на темы выгорания веры и профессии, оставляя только любви последний шанс за горизонтом анонимности в открытом финале.