Рецензия на фильм Великий Гэтсби от Александра Александрова

Неоднозначно в 2013 году зрители встретили премьеру фильма «Великий Гэтсби» База Лурмана. Одна половина мира очаровалась нежной историей любви молодого богача в условиях 1920-х годов – эпохи разлагающейся морали, оглушительного джаза и откровенных нарядов. Другая обвиняла режиссёра и в чётком следовании первоисточнику, и в подборе актёров и в самой затее экранизировать одноимённый роман американского писателя Френсиса Скотта Фицджеральда. По единому сюжету книги и фильма Ник Каррауэй (Тоби Магуайер) селится по соседству с миллионером Джеем Гэтсби (Леонардо Ди Каприо), известным всем своим именем и щедрыми на роскошь вечеринками, но не реальной личностью. Впоследствии Ник знакомиться с таинственным соседом и становится свидетелем его любовной драмы с Дэзи Бьюкенен. Первой любовью Гэтсби в далёком прошлом и нынешней женой богатого аристократа и повесы Тома Бьюкенена (Джоэл Эджертон). После фильма «Ромео+Джульетта» (1996), где Лурман представил шекспировскую трагедию в современных реалиях, действительно маниакально-педантичным видится его послушное равнение на печатный оригинал в «Гэтсби». С филигранностью ювелира режиссёр воспроизводит «Великого Гэтсби» из книжного переплёта, будто пишет курсовую с единственным источником информации. Как и книгу, всю ленту сопровождают слова рассказчика Ника Каррауэйя, непосредственного наблюдателя и участника отображаемых событий. С единственным отличием во времени – если в книге рассказчик наблюдает за роскошью природы, холодом города, шумом вечеринок, то в фильме он вспоминает о них – его закадровый голос комментирует и анализирует всё происходящее уже знакомыми из книги словами и предложениями. Символы обманчивости надежд и подмены ценностей на экране проходят также непрозрачно той же толстой и ядовито-красной нитью. Зелёный огонёк на противоположном берегу и голубые глаза доктора Т. Дж. Эклберга на огромном рекламном щите то появляются в кадре, то снова исчезают, оставляя ощущение их недосказанности, но чрезмерной значимости. Даже актёры подобраны так, словно книжные герои обрели плоть и перешли со страниц на экран. В Кэри Маллиган легко узнается Дэзи Бьюкенен – женщина с «миловидным» и «грустным» лицом, которое «оживляли только яркие глаза и яркий чувственный рот, но в голосе было многое, чего не могли потом забыть любившие её мужчины <...>». В Джоэле Эджертоне – Том Бьюкенен, «плечистый, тридцатилетний», правда, брюнет, а не блондин, «с твердо очерченным ртом и довольно надменными манерами». А в Леонардо Ди Каприо сам Джей Гэтсби, «просто расфранченный хлыщ, лет тридцати с небольшим, отличающийся почти смехотворным пристрастием к изысканным оборотам речи». В последнем случае попадание режиссёра в актёра, а того в героя настолько верно, что при просмотре картины невольно начинаешь задумываться о паранормальном. То ли Ди Каприо так удачно родился и выбрал профессию актёра именно в период расцвета кинематографа, чтобы в час икс сыграть Великого Гэтсби. То ли Фицджеральд в далёком 1925 году предвидел, что его герой почти через столетие обретёт реальное лицо. Лицо, которое воссоздаст на экране те эмоции, какие не получили должного определения в книге. «Улыбка, полная неиссякаемой ободряющей силы» или внешний вид, что «можно было подумать, будто он (Гэтсби) «убил человека», при чтении не вызывающие никаких ассоциаций, при просмотре «Великого Гэтсби» обретают свою окончательность в исполнении Леонардо Ди Каприо. Также мастерски и ненавязчиво, малозаметно для взыскательного читающего или просто взыскательного зрителя Баз Лурман визуальным рядом восполняет и другие пробелы в малоэмоциональном, как будто написанным впопыхах романе Фицджеральда. Яркие и ослепляющие блеском костюмы, богатое убранство усадеб, роскошь и широта празднеств в кадре недвусмысленно подчёркивают двумя жирными линиями беспечность и бессмысленность жизни людей той эпохи, на фоне которых мечтательная сущность Гэтсби представляется ещё более парадоксальной. Парадоксальной своей чистотой, надеждой на взаимную любовь и веру в её свершение. А потому возвышающейся над другими подобными и, в конце концов, Великой. Быстрая смена общих и крупных планов, в свою очередь, создаёт впечатление, будто наблюдаешь за всеми событиями со стороны, но при этом постоянно находишься в близком кругу главных героев. И в совокупности с другими мельчайшими деталями новаторства Лурмана всё это превращает заурядную, заезженную до дыр мыльными операми историю любви из скупых чёрных слов на белых страницах в яркий блик целой эпохи. Недоумение в этой гармонии оболочки и содержимого вызывает разве что музыкальная подборка. Вместо ожидаемых звуков саксофона и фортепиано, более логичных для отображения поры джаза, звучат «Love Is Blindness» Джека Уайта, «Happy Togethe» в исполнении группы «Filter» и другие современные композиции. Это несоответствие между музыкой и изображаемыми событиями постоянно «вырывает» из другого, ирреального, созданного на экране мира. И каждый раз с первыми нотами в голове возникает вопрос: «Зачем?». Лаконично ответил на него как-то сам Баз Лурман: «Если вы поставите людей перед зеркалом, которое скажет им: вы были пьяны от денег, — они не захотят смотреть в него. Но если вы спроецируете отражение на иную эпоху, то такая история будет пользоваться спросом». Ну разве после этого Лурман не Великий?