Рецензия на фильм Коммивояжер от Анна Кравченко

Иранский кинематограф триумфально шагает по красным дорожкам престижных кинофестивалей. Интерес западных зрителей к восточному кино пока не ослаб. В 2016 фильм «Коммивояжер» лауреата множества премий, режиссера Асгара Фархади, в Каннах вновь был удостоен вполне ожидаемых призов: «За лучшую мужскую роль» (актер Шахаб Хоссейни) и «За лучший сценарий» (сам Асгар Фархади). По большому гамбургскому счету особо выдающимся нельзя назвать ни драматический талант Хоссейни, ни драматургический Фархади. И то, и другое лишь на крепком среднем уровне, не более того. Откуда у вроде бы компетентного жюри подобная восторженность, понять сложно. Неужели другие номинанты продемонстрировали совсем провальные работы? Отрицать не буду: психологическая драма у Фархади получилась весьма напряженной. Но сравнивать его фильм с творчеством Хичкока, называть триллером – это уж слишком. Завязка у картины почти детективная. Однако позже, когда злодей разоблачен, на первый план выходит даже не его жалкая личность, а трансформация характера главного героя. Был сначала положительным, но потом переступил невидимую черту между добром и злом, между справедливостью и жестокой мстительностью. В центре сюжета молодая, интеллигентная тегеранская пара Эмад и Рана Этесами (Таране Алидости). Он – школьный учитель, она полностью посвятила себя театру, где супруги играют вместе. Однажды ночью их многоквартирный дом начитает сотрясаться, стены идут трещинами. Это неподалеку роют какой-то котлован, видимо, работы ведутся с нарушением СНиП. Жильцы в панике эвакуируются. Кто несет ответственность за происходящее, нам объяснять не собираются. Для истории важно, что чета Этесами срочно подыскивает себе другое жилье. По знакомству им предлагают снять квартиру, но «забывают» предупредить, что раньше в ней жила распутная женщина. Супруги переезжают на новое место жительства. После премьеры спектакля муж задерживается в театре, жена отправляется домой одна. Происходит трагедия: в квартире появляется неизвестный (клиент бывшей жилички), он вламывается в ванную, где Рана спокойно принимает душ, уверенная в том, что это муж вернулся. Крики, вопли, следы крови кругом. С разбитой головой соседи увозят Рану в больницу. Женщина в шоке, она отказывается идти в полицию, что негодяй с ней сделал, даже мужу не рассказывает. Начинается всеобщий невроз. Рана боится оставаться одна, Эмад психует, что на репутации семьи теперь лежит несмываемое пятно позора. Его женщину кто-то увидел без трусов и – о, ужас! – с непокрытой головой. Я все понимаю, с цензурой в мусульманских странах очень строго. Даже в спектакле по пьесе Артура Миллера «Смерть коммивояжера», которую по фильму репетируют продвинутые иранские деятели культуры, проститутку играет закутанная с ног до головы актриса, будто бы из ванной она выходит не полуголой, а в плаще и с шарфом на волосах. Меня не покидает чувство, что Асгар Фархади пытается и на елку влезть, и ничего при этом не оцарапать. Сцену преступления нам не покажут, все снято слишком деликатно, все следует додумывать. У Фархади символом саспенса призвана стать открытая дверь. Но почему-то не страшно совсем, и возникает масса сомнений. Меня лично не убедили в том, что могло произойти нечто ужасное. Хотя искренним сочувствием к жертве насилия как женщина я, конечно, проникнуться готова. Несчастную Рану очень жалко. Но не потому, что на нее напали, а потому, что муж относится к ней, как к личной вещи, которой попользовался кто-то другой. Меня это возмущает до глубины души. Весь из себя прогрессивный ценитель западной литературы Эмад ведет себя подобно самому махровому восточному деспоту. Он бы еще мог смириться с тем, что у жены голова разбита. Но слухов, сплетен, кривых взглядов вынести не в состоянии. Это его, мужчину, оскорбили, надругавшись над женой! Эмад жаждет мести не за Рану, за себя любимого. Отвратительно. Фархади, безусловно, удалось вызвать бурю эмоций гадким поведением главного героя. Вообще современное иранское общество в его картине выглядит на европейский взгляд как-то диковато. Создается впечатление, что в этой восточной стране люди больше всего страшатся публичного унижения: актрису задевает, что о ней подумают из-за того, что она играет роль проститутки; паренька из класса Эмада ужасает сама мысль о том, что кто-то узнает, какие эротичные фотки имеются в его смартфоне; старый распутник, ворвавшийся в душевую кабину к Ране, фактически сгорает от стыда из-за того, что его семье может стать известно о его похождениях. И все это прелюдия к той грандиозной стыдофобии, которая рушит брак самого Эмада. Для него мнение соседей о его супруге важнее, чем собственная репутация в ее глазах. Культура стыда во всем великолепии. Мы, слава богу, воспитаны на ценностях культуры совести. Нас все-таки заботит внутреннее чувство вины. А на Востоке все проще. Стыдно, когда видно. Режиссерский посыл с этой точки зрения сработал. Возможно, в этом ключ успеха к сердцам Каннского жюри. Но все это не снимает требований к убедительности всех сценарных ходов. А тут на совести Фархади ляпов достаточно. Например, почему никто не хватился на протяжении нескольких дней, куда подевался служебный пикап, на котором супостат подъехал к дому Эмада и Раны? Почему измученный подозрениями муж не попытался раньше найти негодяя, хотя ему был известен номер машины, в его руках находился его телефон? И психологическая драма, и детективный триллер требуют четкой, логически стройной отработки всех изгибов сюжета. Кропотливо выстраиваемые параллели с пьесой Миллера кажутся и вовсе избыточными. Зачем Фархади понадобилось убивать коммивояжера дважды? Эта жалкая, ничтожная личность заслуживает снисхождения. В отличие от очень стыдливого, но абсолютно бессовестного человека.