Рецензия на фильм Петровы в гриппе от Евгений Нефёдов

И сторонники Кирилла Серебренникова, считавшие незаконным уголовное дело о хищении средств, выделенных Министерством культуры, и его недоброжелатели, которые сочли приговор суда чересчур мягким, в общем-то сходились во мнении, что обращение к роману «Петровы в гриппе и вокруг него» /2016/ станет своеобразным «ответом» художника всему российскому госаппарату… Опасения на предмет того, что картина окажется не в меру идеологически (а то и политически) ангажированной, действительно имели под собой почву. Более того, режиссёр-сценарист, словно подыгрывая ожиданиям такого плана, помещает в начало «забавные» кадры, когда больного Петрова вытаскивают из автобуса и, вручив автомат, заставляют в добровольно-принудительном порядке участвовать в расстреле людей из числа власть предержащих. Но, во-первых, у Алексея Сальникова в первоисточнике эпизод звучал ещё язвительнее – хотя бы по той причине, что пригрезившаяся скорая расправа совершалась над Путиным и Росселем. А во-вторых, дальнейшее действие не содержит столь явных, прямолинейных выпадов, даже когда кто-нибудь принимается разглагольствовать на злободневные темы – про ответственность Президента и депутатов Думы (1) или никчёмность большинства избирателей. Да и ясно, что фильм – о другом. Конечно, не всё в ленте видится бесспорным. Допустим, приём с внезапным оголением того или иного персонажа, чего в упор не замечают окружающие (тем самым-де подчёркивается, что кое у кого расшалилось воображение), и у Ивана Дыховичного-то в «Прорве» /1992/ не казался чем-то умным, а уж применённый с такой интенсивностью – вовсе грешит дурновкусием. Но в целом после примерно трети повествования к предложенным авторами правилам игры привыкаешь, внутренне признавая, что выбранный режиссёром-сценаристом киноязык вполне адекватно передаёт фантасмагоричность экранных перипетий. Кстати, в данной связи знаменательно награждение на МКФ в Каннах премией «Вулкан» Высшей технической комиссии Владимира Опельянца, что прежде происходило лишь дважды с нашими соотечественниками – с создателями историко-биографического «Великого воина Албании Скандербега» /1953/ и немеркнущего шедевра «Летят журавли» /1957/. Оператор и вправду позволил прочувствовать болезненное состояние несчастного автослесаря, когда восприятие реальности искажают навязчивые галлюцинации и смутные воспоминания, чему в немалой степени способствуют продуманные, виртуозные перемещения камеры. Серебренников, познавший «радости» самоизоляции (читай – домашнего ареста) раньше огромного числа сограждан, не ошибся, решив, что одиссея гриппующего мужчины с Урала получит дополнительную актуальность в свете затяжных ковидных ограничений. Действительность и без того нередко напоминала обстановку в чеховской «палате № 6» (как тут не вспомнить, что одноимённая повесть послужила Кириллу основой для «Рагина» /2004/?), а уж ныне – и подавно! «И рассказать бы Гоголю // Про жизнь нашу убогую», – пел Владимир Высоцкий в своей «Песне о сумасшедшем доме». Для художественного руководителя «Гоголь-центра» таким «сумасшедшим домом» становится весь мир, включая многострадальную Россию, где на глобальный деструктивный процесс накладывается местная специфика. Речь не о банальной чернухе, набившей оскомину ещё в позднеперестроечный и ранний постсоветский периоды. В том-то и дело, что быт мало-мальски наладился (что заметно даже по квартире, где обретается с сыном Нурлыниса, библиотекарша по профессии), зато пресловутая «разруха в головах» воцарилась всерьёз и надолго. Вопрос лишь в том, когда всё это началось? Если наиболее проницательные западные творцы (например, швед Рой Андерссон) не устают доказывать, что всепроникающий нонсенс никогда и никуда не исчезал, то у нас – иначе. Наше массовое сознание не в силах избавиться от ощущения, что произошёл разлом истории, как будто прошло лето (название предыдущей игровой постановки Серебренникова – тут как нельзя кстати), но не плавно уступило место осени, а резко оборвалось, вытесненное безжалостными зимними морозами. Конечно, и в кадрах детских воспоминаний героя (как и в ленте о молодом Викторе Цое со товарищи) хватает иронических зарисовок, а то и шпилек, подпущенных тогдашним идеалистам и романтикам. Но в сравнении с текущим состоянием так называемый «застой» представлялся чуть ли не эталоном разумно организованной, здоровой, пусть и не лишённой трудностей, жизни. Мальчик, хорошо запомнивший прикосновение холодной руки Снегурочки на новогоднем празднике, не мог и в дурном сне увидеть, что будет десятилетия спустя, когда поведёт собственного сына на ёлку. Все подряд скиснут душами, заболеют, примутся по-тихому сходить с ума. Бывшая супруга обнаруживает задатки маньяка-убийцы. Приятель-писатель Сергей мечтает о посмертной славе, не подозревая, что, готовясь к суициду, выглядит жалкой карикатурой на Алексея Ниловича Кириллова, выведенного Фёдором Михайловичем Достоевским на страницах «Бесов» (выведенного – отнюдь не сочувственно и не уважительно). И так далее. Хаотичность развёртывания сюжета, когда внимание авторов переключается с одной личности на другую, – мнимая. Нить рассказа не теряется и, кстати, интерес к происходящему на экране не ослабевает вплоть до финальных кадров, невзирая на солидный хронометраж. Мало того, Серебренников уверенно обращается к не то чтобы новаторским (строго говоря, освоенным кинематографом минимум на рубеже XX и XXI веков), но всё равно очень сильным драматургическим ходам. Вот и получается, что стоит взглянуть на события с разных точек зрения – и придёт осознание, что случайностей на свете не бывает. Точнее, любое совпадение на поверку оборачивается составной частью сложного процесса, протекающего по своим, неумолимым законам. Проблема в том, что к лени и отсутствию любопытства, подмеченным великим современником Николая Васильевича, прибавилась новая болезнь – тотальное нежелание искать смысл существования, что с неотвратимостью приводит к разрушению механизмов восприятия: подлинная картина перемешивается с фантазмами разного типа и интенсивности. А ведь индивиду по-хорошему не составило бы труда познать себя и мир вокруг. Зачастую для этого достаточно прочесть подсказки, оставленные (на стенах, заборах и т.д.) автором от лица Провидения. Увы! Впрочем, по мере погружения в неисчислимые кошмары, преследующие Петровых во сне и наяву, крепнет подозрение, что режиссёра-сценариста всё же рано относить к законченным мизантропам, циникам и декадентам. Ведь и такие, казалось бы, мрачные (близкие по структуре к трагедиям) работы режиссёра, как «Изображая жертву» /2006/ и «Юрьев день» /2008/ не оставляли по завершении сеанса совсем без надежды. Интуиция не подвела. Долгий (и виртуально снятый – ещё раз отдадим должное оператору!) финальный кадр с помещённым приятелями-собутыльниками в гроб, то есть, фигурально выражаясь, заживо похороненным героем, «оживающим» и в шоке бегущим прочь, является недвусмысленным посланием кинематографиста. Это свидетельство того, что витальное начало пока, к счастью, одерживает верх над подспудной тягой к смерти (точнее, к медленному умиранию), принимающей форму общения с назойливым АИДом, по паспорту – Артюхиным Игорем Дмитриевичем. И одновременно – прямой призыв к сидящим в кинозале, почти как у того же Роя Андерссона, обращавшегося к зрителю: «Ты, живущий!» Грипп и прочие наваждения служат слабым самооправданием, когда маячит страшная перспектива… Интересно, многие ли захотят «лечиться»?! _______ 1 – В словах Виктора Михайловича улавливается намёк на инициативу известного отечественного публициста Юрия Мухина, также получившего условный срок (за действия, квалифицированные как расшатывание политической обстановки).